Черепинский Юрий Давыдович. Доктор технических наук России и Казахстана

1.

Черепинский Юрий Давыдович. Cherepinsky Yu. D. Доктор технических наук России и
Казахстана(1998). Юрий Давыдович Черепинский родился 7 июля 1935 г. в Запорожье (Украина). В
1958 г. окончил Харьковский инженерно-строительный институт (теперь Харьковский национальный
университет строительства и архитектуры).
1935-2015
Черепинский Юрий Давыдович
Cherepinsky Yu. D.
Доктор технических наук России и Казахстана(1998)
Юрий Давыдович Черепинский родился 7 июля 1935 г. в Запорожье (Украина).
В 1958 г. окончил Харьковский инженерно-строительный институт (теперь
Харьковский национальный университет строительства и архитектуры).
Позже закончил заочно 4 курса механико-математического факультета
Казахского Государственного Университета, а также заочную аспирантуру при
ЦНИИСК им. Кучеренко (Москва).
Был направлен в Государственный проектный институт Казпромстройпроект
(Алма-Ата), ставший позже КазпромстройНИИпроектом, из которого
выделился КазНИИССА (научно-исследовательский институт сейсмостойкого
строительства и архитектуры).
Работал в должности инженера, старшего инженера, руководителя группы в
строительном отделе, главного специалиста отдела механизации инженерных
расчѐтов.
Область научных интересов связана, главным образом, с сейсмоизоляцией
зданий и сооружений при использовании кинематических фундаментов
(первое авторское решение предложено им в 1965 году).
Диссертация на соискание ученой степени кандидата технических наук
«Исследование сейсмостойкости зданий на кинематически податливых

2.

опорах» была защищена в 1972 г., а докторская диссертация
«Экспериментальные исследования, расчетно-теоретический анализ и
внедрение в строительстве сейсмоизолирующих конструктивных систем КФ» в 1998 г.
Ю.Д. Черепинский осуществил расчетно-теоретическую оценку
эффективности КФ в зданиях различного конструктивного исполнения;
экспериментальные исследования динамической (сейсмической) реакции
зданий, в том числе испытания около 20 натурных зданий на КФ; проектные
разработки и анализ поведения зданий на КФ в условиях реальных
землетрясений; разработку нормативных материалов по проектированию. Он
участвовал в проектировании и оценке сейсмостойкости более 100 зданий,
построенных с использованием сейсмоизолирующих фундаментов КФ в
России, Казахстане, Узбекистане. Сейчас предложенные Ю.Д. Черепинским
«кинематические фундаменты» применяют для строительства в
различныхсейсмоопасных зонах нашей планеты.
В список трудов Ю.Д. Черепинского входят 2 монографии и около 40 статей
(все по проблеме сейсмоизоляции), а также: три авторских свидетельства и
два патента по той же проблеме; инструкция по проектированию зданий с
использованием сейсмоизолирующих фундаментов КФ. РДС РК-07-6 98
(Казахстан). Индекс Хирша – 2.
Избранные труды:
1. Сейсмоизоляция зданий : (сборник статей) / Черепинский Ю. Д. - Москва : Blue Apple, 2009. - 46, [1] с.
2. Активная сейсмозащита зданий и сооружений : [Аналит. обзор] / Т. Ж. Жунусов, Ю. Д. Черепинский, И. Г. Горовиц. - Алма-Ата
: КазНИИНТИ, 1985. - 34 с.
Уважаемые соотечественники Мне импонирует ваше стремление к истине. Я,
примерно, того же склада. Чтобы у вас было правильное представление о таких как я,
посылаю начало своей книги, которую пришлось прервать (и даже не корректровать).
Там немного истории о КФ.
Сейчас не уверен в большой своей пользе, но я пытался и даже выезжал в Грозный
(Шамиев). Людей сейчас интерисуют, главным образом, заработки.
Думаю, КФ этому могут способствоать.Ю.Ч.

3.

Книга Черепинский Юрий Я гражданин Советского Союза
(записки иммигранта)
Содержание
ПРЕДИСЛОВИЕ………………………………………………………………...3
1. Немного о прошлом времени……………………………………...…….…4
2.О трѐх составляющих моей жизни…………………………………
….5
ЧАСТЬ А
I НЕМНОГО О ДЕТСТВЕ
1.1. Первая половина детства……………………………………… ……7
1.2. Вторая половина детства……………………………………… ……11
II. КОЕ_ЧТО О ЮНОСТИ
2.1. Школа-Улица…………………………………………………… ……22
III. ДАЁШЬ ПРОФЕССИЮ………………………….. ….32
IV. ПРОФЕССИЯ

4.

4.1. Начало……………………………………………………………… ….…43
4.2. Становление………………………………………………………… .…47
4.3. Узкая специализация……………………………………………… ….…53
4.4. Научная проблема или приманка в мышеловке…………………….…..55
4.5. Первые шаги в науку. Аспирантура…………………………………..…56
4.6. Зигзаги линии жизни………………………………………………….….61
4.7. Жизнь возвращается в прежнее русло……………………………….….67
4.8. Взлѐты и падения……………………………………………………..…..65
4.9. Продолжение истории с КФ………………………………………… .…76
V. ОПЫТ
5.1. Сахалин. Курилы…………………………………………………………80
5.2. Камчатка…………………………………………………………………..82
Продолжение следует………………………….
ПРЕДИСЛОВИЕ
В преклонном возрасте, когда мы уже не обременены делами и обязательствами,
появляется больше времени подумать о прожитой жизни и заново оценить свое
место в ней. Наше романтическое будущее в молодые годы рисовалось прямой дорогой
к большим свершениям во благо народа, к всеобщему благоденствию. Такие
представления в советской стране формировались с детских лет под влиянием
коммунистической идеологии государственной власти. Эта идеология обычно
увязывалась с личностями в образах выдающихся вождей, великих полководцев,
бесстрашных чекистов, героев войны и труда, служивших гарантией достижения
цели и примером для подражания.
По мере происходящих в стране перемен, изменялось и представление о реальном
миропорядке. Будущее с некоторых пор для большинства наших граждан стало
непредсказуемым и планироваться с расчѐтом только на свои возможности.
Преклонный возраст приходит вместе с пониманием способности большинства
людей приспосабливаться к любому общественному строю и выживать в условиях
установленных законов и правил. В соответствии с ними выстраивается линия
жизни каждого человека, которая зависит от его индивидуальных качеств и
проявляется в нравственной позиции относительно происходящих вокруг событий.
Автор изложил здесь свою линию жизни с восприятием времени по мере своего
взросления. Но, прежде всего, ему потребовалось ответить себе на вопросы: “ Кому
интересен его рассказ? Нужно ли это делать, то есть, каковы для того могут быть
побудительные мотивы? ”.
Интерес может вызывать линия жизни выдающихся людей, результаты
деятельности которых, ценятся широким кругом почитателей. Линия жизни одного,
мало кому известного человека вряд ли привлечѐт чьѐ-то внимание, если не учесть
одно важное соображение. Среди людей советской страны немало таких, чьи линии

5.

жизни совпадают по одинаковому воспитанию в условиях прежнего государственного
устройства. Их линии жизни проходили через советские детские сады, школы,
техникумы, ВУЗ’ы и, в значительной мере, определили отношение к переменам 80-х
годов.
Поэтому взрослых людей, которых коснулись перемены можно отнести к
последнему поколению переходного времени. Автор относит себя тоже к этому
поколению и, в каком-то смысле, является “героем нашего времени”. Процесс
формирования его мировоззрения во многом типичен для людей близких ему по складу
характера и возрасту, что позволит каждому из них узнавать себя в некоторых
авторских самооценках.
Ответ на “нужно ли” можно связать с потребностью самого автора вытащить из
прошлого наиболее важные обстоятельства, оказавшие влияние на дальнейшую
жизнь, а также личные просчѐты, характерные для людей в молодые годы.
Согласитесь, когда собираются родственники или старые друзья после долгой
разлуки, их разговоры всегда связаны с воспоминаниями о вместе прожитых годах.
Годы не возвращаются, но воспоминания, если друзья далеко, а времени достаточно,
позволяют виртуально прожить ещѐ раз свою жизнь, или хотя бы еѐ запомнившуюся
часть.
К этому можно добавить немаловажное соображение, касающееся наших
потомков. Очень возможно, что кому-то из них захочется иметь представление о
своих предках и сопоставить с ними себя в условиях своего времени.
Время большевистского социализма ушло безвозвратно, изменились привычные для
того периода взгляды людей, многих из которых уже нет, но книга жизни
нескончаема и задача современников – вписать в неѐ свою страницу без искажений.
1.Немного о прошлом времени
История почти векового существования Советского Союза навсегда останется
предметом исследований политологов, историков, философов. Это время найдѐт
отражение и в художественной литературе, но уже с различной долей авторской
фантазии писателей относительно реальной оценки общественного строя и образов
персонажей своих произведений.
Люди, подобные нам, не относятся ни к одному из перечисленных специалистов, но
являются теми самыми персонажами, жившими в наиболее развитую пору
“социализма” в СССР и ставшие свидетелями его завершения. Это те, кто родился в
тридцатые годы и относится к третьему поколению строителей “коммунизма” в
“отдельно взятой стране”.
В то время почти во всех семьях дети уже с раннего возраста настраивались на
одну “правду” – правду строителей коммунизма. Воспитание ложилось на школы,
октябрятские и пионерские дружины, комсомол. Родители были слишком заняты
работой, обязательной для всех взрослых людей, и со своими детьми общались не
часто. Тем не менее, моральный настрой родителей тоже оказывал большое влияние

6.

на формирование понятий о добре и зле, чести и совести, а также на оценку прошлых
и настоящих событий.
Родителей, подобных моим, можно называть честными коммунистами, которые
полностью отдавали себя построению “светлого будущего” и всегда, как казалось,
верили в него. Сейчас, анализируя прошлое, мы понимаем, что вера советских людей
не только поддерживалась, но и контролировалось государственной системой власти,
когда искусство во всех своих проявлениях, литература, печать были идеологическим
фундаментом этой веры. В то время всякое инакомыслие относительно “курса
партии” рассматривалось как вражеское, а еѐ авторы становились “врагами народа”
со всеми вытекающими для них последствиями.
Своих родителей я не мог упрекнуть в неискренности к их вере. Помнится, будучи
уже в преклонном возрасте, они внимательно следили за происходящими в стране
переменами и очень огорчались по поводу теряемых иллюзий “светлого будущего”.
Ни один раз нам детям приходилось вступать с ними в споры, доказывая
диалектическую неизбежность перемен. Сейчас мы понимаем, что такие перемены
полностью перечѐркивали их представления о целях, ради которых миллионы
подобных им людей проявляли героизм. Ну, что поделаешь, проблема “отцы и дети”
оставалась во все времена.
Нам, “тридцатникам”, не довелось воевать и даже работать в трудное
послевоенное время. В этом смысле многие из нас могут отнести себя к счастливому
поколению, не познавшему трагедию людей, терявших своих близких в период
гражданской и мировой войн, разрухи и голода, массовых репрессий – всего того, что
испытали предыдущие поколения. Мы верили в преимущества своей страны в
сравнении с другими странами, всегда гордились еѐ необъятными просторами и
возможностью жить в любых местах, по любому адресу. В известной песне так и
поѐтся:– “мой адрес Советский Союз”.
Правда, наше поколение уже критично воспринимало призывы партии и
правительства к построению “развитого социализма”, но оно, всѐ же, впитало
основной коммунистический лозунг – всѐ для людей, а не для себя. Этому
способствовали различные общественные мероприятия, кружки по интересам,
спортивные секции, в которые вовлекались дети уже в школе. Для молодѐжи
создавались организации по интересам вне школы, такие как ДОСАФ по освоению
военного прикладного дела, включая авиа и планерный спорт, парашютный спорт,
авто и мотоспорт; спортивные общества и секции по многим видам спорта, а также
федерации спортивного туризма и альпинизма.
Сейчас уже трудно представить количество этих организаций и, тем более,
численность занятых там молодых людей. Их привлекал не только интерес к
занятиям, но и дух коллективизма и ощущение своего рода братства, которое, как
известно, тем крепче, чем опаснее любимое дело. Такова романтика молодости:
“Рождѐнный ползать, летать не сможет”.
Нельзя, конечно, утверждать, что все они в любых условиях проявляли только
положительные свои качества. Но сама среда и обстановка, подчас сложная или
даже опасная, требует часто больших усилий и самоотверженности от каждого,

7.

кто в неѐ попадает. Поэтому среди них всегда отмечался высокий процент хороших
парней и девчат.
По окончании ВУЗ’ов молодые специалисты в обязательном порядке
распределялись по организациям и предприятиям страны. Наш возраст попал в волну
подъѐма промышленности Казахстана, куда со всех крупных городов России, Украины,
Белоруссии посылались молодые специалисты. Мы были среди них и ощущали свою
причастность к всенародному делу. То время, связанное с началом нашей трудовой
деятельности, пожалуй, было самым замечательным не только потому, что мы
ощущали себя молодыми и сильными, но и востребованными тоже.
То время связано также с первыми признаками снижения идеологического
давления власти, появлением новых представлений об истории советского
государства и его вождях, что со временем повлекло к экономическим и политическим
изменениям в стране. Будущее с некоторых пор перестало представляться всеобщим,
объединяющим людей стремлением к утопическим, хотя и прекрасным целям, а,
скорей, борьбой каждого человека за материальные блага, за безбедное выживание. Но
об этом поговорим ниже.
2. О трѐх составляющих моей жизни
Мысль о трѐх составляющих моей жизни пришла в процессе размышлений о
содержании материала, который хотелось бы здесь изложить.
Первая составляющая А – включает всѐ, что связано с взрослением, учѐбой и
основной профессиональной деятельностью. Она складывалась естественным
образом, как у всех, в зависимости от личных качеств и внешних обстоятельств, а
также случайных причин, которые мы называем везением или невезением. Мне
больше сопутствовало второе, особенно там, где оно было крайне нежелательным,
хотя, возможно, невезение можно было бы увязывать и со складом характера. Вопрос
спорный.
Вторая составляющая Б – это увлечение спортом, которое привело к занятиям
альпинизмом, ставшим, в какой-то мере, второй профессией. Б, пожалуй, охватывала
наиболее яркую и увлекательную часть жизни, сопряжѐнную с преодолениями и
потерями. Она явилась результатом юношеских представлений о людях и природе.
С годами романтика молодости переходит в привычное занятие и профессионализм,
необходимые уже не только для себя лично, но и для других, менее опытных людей,
которым ты должен передавать свой опыт, как когда-то его передавали тебе другие.
И, наконец, третья составляющая В – это часть жизни, очерченная семейным
кругом.
Так уж получилось, что все три составляющие развивались раздельно и
враждовали между собой по мере возрастания. Б была наиболее коварной и хитрой.
Она часто вкрадчиво шептала, воздействуя на подсознание:
– Брось А, В и я открою тебе прекрасные горизонты и пути в страну чудес. Ты
станешь известным, богатым и уважаемым.
А при этом говорила:
– Б врѐт. Не верь сладким речам. Знай, на еѐ пути тебя могут подстерегать
неудача и опасность, а с годами разочарование. Всѐ, что красиво и многообещающе

8.

звучит, не надѐжно. Я, со своей стороны, могу тебе пообещать лишь нелѐгкий труд,
который не часто даѐт нужный результат, но он приносит удовлетворение, хотя бы
временное. Думай.
В долго молчала, но однажды сказала:
– Ты больше всех нужен мне. А и Б без тебя могут обходиться, а я не могу. Но,
если потеряешь меня, потеряешь себя тоже. Думай хорошо.
Мне были по душе все три и тратить время на “думать” не хотелось.
Приходилось всячески цепляться за каждую из них, задаваясь иногда вопросом, так ли
всѐ делаешь, как нужно, и искать аргументы в оправдание своих решений. Но, как
говорят:
Бог нам судья.
:Изменить уже ничего нельзя, жизнь, как та песня, из которой слова не уберѐшь.
“Жизнь моя, иль ты приснилась мне,
словно я весенним утром ранним
проскакал на розовом коне”.
ЧАСТЬ А
1. НЕМНОГО О ДЕТСТВЕ
1.1. Первая половина детства.
Помнить себя я начал, примерно, с трѐх лет в Воронеже. Память о том времени
сохранила лишь отдельные моменты, наиболее значительные для детского
воображения. Тогда мой мир ограничивался семейным кругом, трѐхкомнатной
квартирой на пятом этаже и границами большого двора, где всегда было много
детей. Семья – это отец, мать, сестра Люся и брат Дима. Люся и Дима родились в
Харькове, а я в Запорожье, за два года до переезда в Воронеж. Люсе тогда уже было 8
лет, а Диме 3 года. Моѐ появление было не запланированным, поэтому мать часто
называла меня “третьим-лишним” и гладила по голове. Не помню, чтобы она
целовала меня, у нас в семье это было не принято (буржуазные предрассудки), но своѐ
важное положение в доме я ощущал и этим пользовался. По-видимому, во всех
семьях младших детей несколько балуют, что, возможно, отражается на
формировании их характера. Отличительной чертой моего характера, было
желание делать всем “назло”, если ко мне обращались плохим тоном, или к чему-то
принуждали. Таких детей называют трудными.
Лет до 5-6 у меня было ещѐ одно имя – Шпик, которое обычно дают детям за
непоседливость и вредительство. Шарить по шкафам, ломать и портить ценные
вещи – ну, что может быть интересней, если остаѐшься без присмотра? В
наказание за это мать или отец ставили в угол, и приходилось “набычившись”

9.

стоять там подолгу, ковыряясь в ногтях полусогнутых рук и выть, изображая
плачь.. Подолгу потому, что хотел “их проучить”. “Они” иногда подшучивали и
выводили из угла, а я опять становился на прежнее место, пока не находилось для
меня какого-нибудь компромиссного решения. Помню случай, когда вместо угла меня
закрыли одного в спальне, а я спрятался там в одѐжном шкафу:
– Пусть думают, что меня баба Яга унесла.
Минут через 30 вошѐл отец и громко изобразил испуг:
Мать, иди сюда скорей, Юр-ко (ударение на втором слоге) пропал.
Прибежала Люся, за ней пришла мать и тоже сталa сокрушаться:
Где же наш сынок? Может, в окно выпрыгнул? Как же мы без него теперь
будем?
Я сразу представил страшную картину своего падения с пятого этажа на твѐрдый
асфальт перед домом. Стало жалко отца, мать, Люсю, но ещѐ больше самого себя и
руки сами открыли дверку, а во мне само что-то закричало:
– Да вот он же Я!
Люся тут же вытащила меня из шкафа, и все они громко смеялись над моей
хитростью. А фраза “да вот он же я” потом долго оставалась семейной шуткой.
Значимое место в семье занимала Фѐдоровна простая, добрая женщина, к кому
я был очень привязан и скучал после нашего отъезда из Воронежа. “Фѐдравна”, как я
еѐ называл, однажды уехала на время к родственникам в другой город, а меня отдали
в детский сад. Но там я плохо себя вѐл: обижал детей, не хотел днѐм спать, два
раза убегал. После второго побега заблудился и оказался в милиции. В общем, создал
много проблем. Поэтому Фѐдоровна долго не задержалась. Она для меня была
няней, воспитателем и учителем в одном лице, от которого пришли первые
сказочные герои в образе животных, страшные Бармалей с бабой Ягой, сведения о
хороших и плохих мальчиках, как держать ложку и многое другое.
Ещѐ помню, как в гости к ней приходила тѐтя Мотя, любившая со мной поиграть.
Обычно, когда Фѐдоровна с тѐтей Мотей чаѐвничали на кухне, я тихо крался по
коридору (они уже ждали), выглядывал из-за угла и вкрадчиво произносил:
–Тѐтя Мотя, где твои лохмотья?
Ах ты, поросѐнок! Сейчас я тебе задам,– как бы сердилась она.
Конечно, Я стремглав бросался в спальню и прятался под кровать, а тѐтя Мотя
делала вид, что ищет. Так могло продолжаться несколько раз, пока она не
подманит каким-нибудь подарком. Рассматривая теперь фотографию тех лет, где
Фѐдоровна стоит во дворе со мной на руках, мне всегда вспоминается тѐтя Мотя.
Наш двор отделялся от проезжих улиц своей Г-образной формой в плане. Мы с
братом проводили там летом почти все дни с утра до вечера, с перерывом лишь на
обед. Фѐдоровна нас всегда могла видеть и позвать в любое время из окна кухни.
Люся двор не любила, особенно, когда еѐ заставляли гулять со мной. Правда, вместе
с подругами она это делала с удовольствием потому, что для еѐ подружек 2-3летний малыш был объектом развлечения и воспитания.
Дети немного постарше во дворе гуляли без родителей, сами придумывали себе
игры, иногда небезопасные: прыгали с крыши сарая, играли в войну с палками,
залезали на высокие столбы качелей и т.д.

10.

Однажды со мной произошѐл случай, аналогичный описанному в рассказе детского
писателя Носова. Как-то я вышел со своим любимым пистолетом на улицу с
внешней стороны дома, где мальчишки стреляли из рогаток в проезжающие
машины. А я только целился из пистолета. Случайно или неслучайно камень попал в
стекло одной из машин (возможно разбил). Пацанва кинулась в рассыпную, ну и я в
том числе. Шофѐр всѐ же поймал меня и притащил к нам домой, не поленился даже
подниматься на пятый этаж. Фѐдоровна, когда открыла дверь, сначала испугалась,
потом какое-то время разговаривала с шофѐром на кухне. После его ухода она
рассказала мне пре детские колонии, куда забирают плохих детей, а их родителей
тоже отводят в тюрьму. Поэтому остаток дня я провѐл дома, рисуя в воображении
картины, одна страшней другой. Когда пришла мать и, увидела испуг в моих глазах,
немножко поругала и пообещала на первый раз всѐ уладить.
Другой раз мы с мальчишками делали факелы из палок, на концах которых
наматывали тряпки пропитанные смолой. Во дворе тогда шли какие-то
ремонтные работы, поэтому всѐ необходимое валялось на земле. Не знаю, кто нашѐл
спички, но помню хорошо, как я побежал с факелом впереди ватаги пацанов, упал и
разбил подбородок. Лицо, грудь и живот были в крови и я орал так громко, что из
многих окон повысовывались головы жителей (из рассказа Димы) да и вокруг меня
тоже образовалась толпа. Дядька, сосед по подъезду, отнѐс меня домой, где, кроме
Фѐдоровны, была Люся. Она помогла ему обработать рану, а после его ухода
побежала за матерью на завод. Но я к еѐ приходу под влиянием пережитых
потрясений уснул. Однако, ”беды” на этом не закончились. В этот день меня возили
в поликлинику, где “страшные врачи” делали перевязку снова, а я снова кричал, как
бы плакал.
В то время травма ребѐнка из-за “строительных безобразий” получила
известность, позволившая мне некоторое время ходить героем с повязкой через всю
голову и рассказывать многим , как было страшно в поликлинике. История с
факелами на этом закончилась, а шрам, как память о ней, остался навсегда.
Хочется привести ещѐ один пример из дворового воспитания. Во дворе был у нас
мальчик Витя, сын дворника. Он был постарше меня и повыше ростом. Его
мальчишки боялись, он мог у любого из моих ровесников забрать “нужную вещь”.
Однажды, не помню по какой причине, он сорвал с меня панамку и наступил ногой. Я
стоял, соображая как быть: было обидно, но сказать что-нибудь не решился. Дома,
когда я рассказал об этом брату, он стал учить меня драться. Точно не скажу, как
он учил, только, по-видимому, посчитал подготовку достаточной. На следующий
день я увидел своего обидчика в компании Гоши-дурачка и ещѐ одного мальчика моего
возраста, сидящих во дворе на скамейке. Гошу, умственно неполноценного мальчика
лет 10-15, мы любили, он был добрый и часто играл с нами малышами. Я медленно к
ним подошѐл и, хотя было очень страшно, стукнул Витю по голове, почему-то
левой рукой. А когда он вскочил, сказал:
– Ты не бойся, меня брат теперь научил драться.
Витя постоял, подумал и снова сел на скамейку. Я тоже немного постоял, потом
сел рядом и постепенно включился в их беседу. Больше он меня никогда не обижал,

11.

хотя я его хотя и побаивался, но уже не так сильно. Однако авторитет мой
немного подрос и придал больше уверенности в себе.
С братом в Воронеже нас мало что связывало, три года в этом возрасте – это
большой разрыв. Мой круг общения ограничивался малышнѐй, а они настоящие
пацаны. Но когда его компания собиралась идти за лимонадом, я часто угадывал и
старался к ним “приклеется ”. Дима, правда, всегда прогонял, даже несильно лупил,
ведь нужно было уходить со двора. Приходилось даже иногда за ними красться в
метрах пятидесяти сзади и подходить только, когда лимонад разливался по
стаканчикам. Прогонять тогда было уже поздно, а пить лимонад, когда тебе
смотрят в рот, не каждый может. Сами понимаете, что всѐ, что трудно
добывается, доставляет большое удовольствие, если не думать про пару тумаков
потом от брата дома.
Воронежские воспоминания заканчиваются днѐм отъезда в Казань, связанного с
эвакуацией завода, где работали родители. Двор наш уже недели две как изрыт
траншеями и землянками, куда мы выскакивали во время воздушной тревоги.
Правда, пока бомбѐжек не было. Но о них мы знали по разговорам взрослых и все,
включая нас детей, ощущали страх перед надвигавшейся бедой.
Перед глазами стоит картина отъезда. Мы, дети и взрослые, сидим в кузове
набитого до отказа грузовика. Возле подъезда стоит Фѐдоровна, вся в слезах. Она не
захотела ехать с нами и бросать свой дом где-то на окраине города, хотя мать еѐ
долго упрашивала. Вещей ни у кого из сидящих в кузове почти нет, кроме сумок или
небольших чемоданов. Таков приказ сверху. От других подъездов тоже отъезжают
люди на грузовиках, везде валяются брошенные вещи, книги, одежда.
Почему-то в руках у меня бутылка с молоком, думаю:
– Скорей бы трогаться. Что-то нас ждѐт интересное там впереди?
Погрузили всех в товарный поезд с нарами в два этажа. В нашем вагоне одни
женщины и дети, моя мать главная среди них. Когда тронулись, я настроился на
долгий и длинный путь, как обещала мать, но поезд через небольшое время
остановился. Потом снова трогались и останавливались ещѐ много раз. От города
отъехали совсем немного, так как ночью приезжал на машине отец, я с высокой
температурой уже спал. Рано утром Люся разбудила нас с Димой и велела одеться.
Мы оказались на небольшой станции, где скопилось несколько составов с грузами и
людьми.
Этот день был самым страшным за всѐ время пути и запомнился на всю
оставшуюся жизнь – налѐт немецкого самолѐта. Представьте себе, на высоте 10-15
метров над станцией, проносится махина с крестами на крыльях и “поливает” из
пулемѐта, причѐм, несколько раз к ряду. Кругом бегают в панике люди, что-то комуто кричат, некоторые плачут. Мать, схватив меня больного, залезла под рядом
стоящий состав, где мы вместе с другими женщинами легли прямо на шпалы. Люся
с Димой убежали за станцию и прятались в погребе брошенного дома с двумя
девочками люсиного возраста.
Когда самолѐт улетел, стало известно, что на станции есть убитые и что с
самолѐта была сброшена бомба, но она не взорвалась. Мать не один раз вспоминала
этот день много лет спустя. Она говорила, если бы бомба взорвалась, то мало кто

12.

бы мог остаться на станции живым потому, что в составе, под которым мы с ней
лежали, везли на фронт снаряды.
Потом потянулись дни похожие один на
другой под стук колѐс и бесконечные разговоры взрослых. Навстречу шли поезда с
солдатами, пушками, танками и наш поезд останавливался на полустанках, чтобы
их пропустить, но уже это случалось не так часто.
Дети моего возраста размещались на вторых полках, и я оказался с рядом
девчонкой, с которой постоянно ссорился из-за границ наших территорий. Один раз
сильно еѐ толкнул в плечо, из-за чего она стала хныкать и жаловаться своей
матери.
Если не попросишь прощения,– сказала моя мать,– я тебя высажу из вагона.
Я не попросил и на очерѐдной остановке она, как старшая по вагону, посчитала
нужным меня высадить. В это время поезд тронулся, и матери пришлось
выпрыгивать из вагона тоже. Помню, как мы с ней бежали за последним вагоном
удаляющегося поезда и кричали, пока какой-то парень не остановил его стопкраном.
Наше путешествие длилось довольно много дней, не меньше недели. Женщины в
нашем вагоне за время пути привыкли друг к другу и жили как одна семья.
Некоторые из них были знакомы раньше по работе, а в пути ещѐ больше сблизились,
обсуждая тревожные сведения с фронта, вместе планировали распорядок дня,
делились соображениями по предстоящей жизни в новых условиях. Всем было
страшно за страну, за близких людей. Мы дети этого, конечно, не понимали и жили
в ожидании чего-то нового, необычного. Но, думаю, суровая обстановка тогда тоже
наложила свой след и на детское мировоззрение тоже*.
По прибытии в Казань наш поезд ещѐ два дня стоял где-то в тупике, пока всех не
перевезли и не разместили в цирке. Разве можно вообразить лучшее место для
шестилетнего мальчишки? Детей разного возраста там было много. Мы гурьбой
носились по всем закоулкам на сцене, в партере, на балконах и даже в оркестровой
яме. Нам не нужно было решать вопросы дальнейшего бытия. Этим занимались
взрослые тѐти и дяди: они куда-то исчезали и снова появлялись, обсуждали,
ссорились и постепенно пополнялись новыми. Очень не хотелось из цирка уходить,
но постепенно всех расселяли по разным местам и мы оказались в одной из комнат
трѐхкомнатной квартиры, причѐм, на двоих с одинокой женщиной. На нашей
стороне размещалась одна кровать, на ней спала мать, а мы на полу возле окна.
Женщина приходила только на ночь спать, еѐ кровать была отгорожена одеялом на
натянутой верѐвке.
Мать уходила на работу рано, когда мы ещѐ спали, возвращалась поздно, ближе к
ночи. Я не помню, как мы питались, но помню, как однажды она пришла с работы
немного раньше, чтобы приготовить ужин. А электроплитка не включалась, и мать
как-то странно закаменела, а потом, уткнувшись в подушку, горько зарыдала.
Раньше нам не приходилось видеть свою мать в таком состоянии. Люся тоже
заплакала, прижалась к ней, что-то говорила, а мы с Димой стояли рядом
ошарашенные, не понимая, что происходит. Потом Люся унесла плитку и через
некоторое время принесла и поставила варить картошку в “мундире”. Мать к тому
времени уснула прямо в одежде.

13.

___________________
*Здесь необходимо сделать небольшое отступление, чтобы несколько обрисовать
среду нашего окружения, которая связана с моими родителями.
Мой дед по матери большевик, участник всех революционных событий.
Естественно, его влияние в идеологическом воспитании своих детей было большим,
несмотря на отсутствие высокого образования. Такое же влияние он оказал и на
моего отца, взятого в семью из дома беспризорников. Поэтому родители относились к
идейной молодѐжи, верившей в построение коммунизма во всѐм мире. Оба они
относились к “тысячникам” первому отряду молодѐжи, посланной КП(б)У на
заочную учѐбу в ВУЗ’ы. Для этого им приходилось работать и учиться в тяжѐлых
условиях разрухи и голода в стране. Из таких людей к началу войны и состоял
основной костяк технической интеллигенции, сильно поредевший в результате
репрессий среди опытных специалистов.
В Воронеже родители работали на моторостроительном заводе, ставшем в
Казани одним из основных авиационных заводов, работавших на войну.
Починить плитку ей помог “злой” дед, живший со своей семьѐй в двух соседних
комнатах. С его внуком Сашкой мы часами проводили в коридоре, играя там в свои
игры. За два дня до истории с плиткой мы с ним соревновались, кто выше наплюнет
на стенку, а дед нас засѐк. Внуку он тогда дал подзатыльник, а на меня наорал, после
чего я старался не попадать ему на глаза, даже в туалет пробирался лѐгким бегом.
Оказалось, дед не такой уж плохой?
Вскоре дед с семьѐй куда-то съехал, а мы переселились в его две смежные комнаты,
стало попросторней. Люся часто уходила по делам, Дима тоже подолгу убегал
гулять во двор, запирая меня одного в квартире. Что оставалось делать мне? Только
слоняться по пустым комнатам, что-нибудь портить или ломать, не зная, чем
заняться. Плевать на стенку без Сашки не хотелось.
Подступала осень, и неожиданно приехал отец. Его вначале оставляли, как
бывшего работника органов, на оккупированной территории. Но вскоре вызвали на
завод и назначили главным механиком, а мать стала председателем завкома.
К сентябрю мы уже занимали такую же, но отдельную квартиру на третьем
этаже соседнего дома. Меня определили в круглосуточный детский сад и Люся с
Димой жили какое-то время одни, пока не приехала бабушка.
Детский сад было бы правильней назвать детским домом, где дети жили
круглосуточно и некоторые из них иногда месяцами не видели своих родителей. Моя
мать изредка прибегала днѐм минут на 15-20, даст пару конфет или печенье и снова
убегала на завод, который был не очень далеко от нас. Когда приехала бабушка, в
какие-то дни Люся забирала меня домой, но к бабушке тогда я ещѐ не привык, да и еды
на всех не хватало, поэтому в саду меня держали почти до средины лета.
Однако, детский сад почти не оставил следа в моей памяти, кроме одного.
Близилась осень, предстояло идти в школу. В группе у нас была девочка, которая нам
мальчишкам нравилась. В тот раз, во время прогулки, мы гурьбой бегали за ней,
чтобы поцеловать, но я в группе числился самым сильным и поцеловать удалось
только мне. Хотите, верьте, хотите, не верьте.

14.

А через два дня с детским садом пришлось расстаться навсегда и это стало
окончанием первой половины детства. Почему, вы спросите? Потому что школьные
годы, по моему мнению, следует рассматривать уже как вступление в жизнь, в
которой начинает проявляться склад ребѐнка, заложенный природой.
1. 2. Вторая половина детства
“В первый раз в первый класс” не был торжественным днѐм, я его просто не
запомнил. Школа сразу “не пошла”, не могу сказать почему. Она началась с плохих
отметок, что вскрылось в первой четверти после выдачи табеля. Отец, когда об
этом узнал, сразу привѐл меня в норму и первый класс завершился с похвальной
грамотой (все отметки “отлично”). Последующие классы пошли хуже, за
успеваемостью учеников не очень следили – у взрослых, включая учителей, были другие
проблемы, связанные с войной. В школе дети находились весь день, помимо основных
уроков выполнялись и домашние задания. Обед, тарелка супа и кусок хлеба, приносили
прямо в класс, ученики обедали сидя за своими партами.
Школьный двор на протяжении всего учебного года оставался местом, где мы
играли в свои мальчишеские игры после уроков и домашних заданий. Бабушка
забирала меня вечером, когда Люся и Дима были уже дома, и мы часто зимними
вечерами после ужина сидели за одним столом, занятые своими делами. Чаще чтонибудь читали при свете *коптилки (по другому “каганца”), или мы с Димой чтонибудь мастерили, например,
____________________________
*”Коптилка” военного времени – это фитилѐк, торчащий из жидкого масла. Она
заменяла электролампу, которая перестала быть большим дефицитом только через
пару лет.
очередной *”поджег”.
Наш дом был рядом со школой и очень скоро я мог ходить туда без сопровождения.
Школа вмещала не много детей, в ней мне пришлось заканчивать только два класса.
Наибольшие воспоминания от этих двух лет связаны со школьным двором, где всегда
было много детворы, в среде которой нужно было каждому “занять” своѐ место.
Почему-то так складывалось, что я оказывался в лидерах среди ребят своего
возраста. Возможно, повлиял случай, который стоит рассказать.
Ещѐ в первом классе чем-то я не понравился одному мальчику из второго класса, он
меня стал притеснять, где только мог – в очереди в раздевалку, на выходе из школы,
толкал на переменах, когда мы бегали по коридору. Один раз сделал “подножку”, из-за
чего я упал. Это видел мой сосед по дому Коля, он был постарше нас обоих и поэтому
счѐл тогда неудобным заступаться за меня. Несколько позже он подошѐл и сказал:
– Тебе нужно с ним стукнуться один на один, чтобы он больше не приставал.
Что такое стукнуться один на один, я ещѐ не знал.
Один на один – это когда дерутся двое по правилам: лежачего не бьют и драться
только до первой крови,– объяснил Коля.
Деваться некуда. Коля в тот же день всѐ организовал и мы с гурьбой пацанов после
занятий (уже темнело) пошли на школьный двор. Коля по дороге учил:

15.

Бей первым, не бойся.
Было страшно, даже очень, когда нас выталкивали в круг, но я сделал, как учил
Коля. Мой противник был ростом повыше и, пожалуй, сильней, но почему-то только
обхватил меня за шею, мы оба застыли, не зная, что делать дальше. Пауза
затягивалась, поэтому Коля поединок отменил, а меня потом похвалил за смелость.
После этого события не только первоклашки, но и ребята постарше со
мностарались не связываться. Правда, на школьном дворе со временем и не с кем было
ссорится, все дети вместе играли в разные игры: лапту, штандер, цепи, пряталки,
догонялки и другие. Мы были дети войны, которая нас всех объединяла, и мой обидчик
тоже оказался неплохим мальчиком.
Третий класс начинался для меня в Диминой школе. До неѐ из посѐлка Урицкого, где
мы жили, нужно было идти километра полтора, да ещѐ переходить “трамвайку”, и
мы ходили с ним вместе, пока я не “состыковался” со своими новыми
одноклассниками.
Меня посадили на вторую парту у окна вместе с Юрой Чешковым (Чижиком, понашему), небольшого роста, тихим и умным мальчиком. Как-то так незаметно он
стал для меня потом самым близким в классе. Сближение началось после одного
инцендента, примерно, через месяц после начала учебного года.
В наш класс перевели второгодника Нефѐдова. Он сразу же почувствовал своѐ
физическое превосходство над остальными ребятами и любил поиздеваться над
слабыми. В классе мы все его боялись. Однажды, перед началом занятий Нефѐд (так
его все называли) встал на парту возле двери и плевал вверх так, чтобы попадать на
голову входящих ребят. Его смешило, если удавалось достигать цели. Я этого не
видел, так как заскочил в класс один из последних, когда он уже сидел на своѐм месте в
заднем ряду. Но Чижик мне всѐ в двух словах рассказал, он был одним из
пострадавших.
_________________________________________________________________
*”Поджег” (ударение на первом слоге) изготавливался из медной трубки, забитой
свинцом с одного конца. Если еѐ прикрепить к деревянной рукояти, получался
пистолет. Немного пороха, пыж, одна дробина и можно стрелять по воронам.
Пацаны варили их на костре и с удовольствием ели. Бабушка с Люсей этого не знали, а
я Димину тайну не выдавал.
Когда начался урок Нфѐд достал *трубочку и незаметно для учительницы стал
обстреливать сидящих впереди ребят. Мы с Чижиком раньше никогда не заискивали
прежде перед ним, и он, конечно, желая проучить нас, один раз попал в Чижика и два
раза мне в голову. Хотя мне было страшно (Нефѐд ведь был сильней меня), но я прямо
на уроке, подошѐл к нему и ударил по лицу ладонью. А дальше, сцепившись, мы уже
катались по полу, а учительница, охая, нас пыталась разнять. Урок, конечно, был
сорван. История закончилась тем, что пришѐл директор, долго разбираться не стал и
нас с Нфѐдом отправил за родителями.

16.

Родители появлялись дома один-два раза в неделю, чаще поздно вечером и рано
уходили, когда мы ещѐ спали. Поэтому дома я никому ничего не рассказывал и уходил,
как обычно, в школу, но три последующих дня пришлось провести в историческом
музее ( там не требовалась плата за вход). С Чижиком мы встречались после уроков.
От него я узнал, что учительница каждый день спрашивает обо мне, а Нефѐда мать
забрала из школы совсем. Оказалось, его отец погиб на фронте, семья очень
бедствовала. Мать часто болела, и они со старшей сестрой после школы ходили
продавать на базаре семечки. Нефѐда было немного жалко, как будто в этом была
часть моей вины.
За три дня музей опротивел, нужно было найти выход из трудного положения.
Однако, всѐ решилось само собой. Возвращаясь из “школы”, у дома встретил Люсю.
Иди, там тебя отец ждѐт,– сказала она с ехидной улыбкой.
Отец действительно ждал, врезал мне пару раз ремнѐм по заднице и уехал на
работу. А вместо родителей в школу сходила Люся с бабушкой.
С тех пор с Чижиком мы стали “не разлей вода”. Его уже никто в классе не мог
обидеть, я был его щитом, а он увлѐк меня книжками, шашками, шахматами и с ним
мы часто делали уроки вместе, или рисовали. Но меня по-прежнему тянула “улица”,
где были другие друзья. Об улице я расскажу немного позже.
Четырѐхэтажное кирпичное здание школы представлялось большим, но серым и
неуютным. Здесь учились от первого до десятого класса, здесь я впервые стал
ощущать требования, предъявляемые нам взрослыми людьми, более важными, чем
родители. Это были учителя, которые могли вызывать родителей за нашу
провинность, директор школы, военрук (бывший фронтовик), физрук (тоже бывший
фронтовик), старший пионервожатый (кто-то из старшеклассников).
В третьем классе дети становились пионерами, представляющие первые
организованные отряды советскойдетей. Пионеры это мальчики и девочки, которые
должны уже знать врагов советской власти и достойно продолжить дело ЛенинаСталина. Помню, как было жалко Павлика Морозова, когда учительница читала нам
рассказ о его гибели (говорили, в женской школе одна девочка даже заплакала). Наша
пионерская дружина называлась его именем.
Книгу “Тимур и его команда” и другие книги Гайдара в нашем классе прочитали
многие ребята. Поэтому Тимур оставался долго нашим героем и примером
настоящего пионера.
Новые пионеры-герои приходили вместе с войной. Читая книги о них, нам
хотелось быть на них похожими, но только чтобы оставаться всегда живыми.
Мысли эти в определѐнной мере дисциплинировали детей и рождали не очень
понятные представления о долге в нашей повседневной жизни. Всѐ это заставляло в
школе держаться несколько сдержанней, меньше шуметь и бегать на переменах, но
вне школы о своей причастности к пионерии вряд ли кто-то вспоминал.
______________________________
*Трубочка (чаще медная) диаметром около 0.5см и длиной около 10 см позволяет
выдувать пульку из кусочка жѐванный бумаги на расстояние 5-7 м.

17.

К праздникам под руководством учителей всегда готовилась, так называемая,
самодеятельность: песни, стихи, маленькие пьесы, физкультурные выступления в
виде “пирамид”. В “пирамидах” участвовали ребята старших классов, но я один раз
тоже был в их составе – меня поднимали в положении “мостик” на самый верх
пирамиды и все вместе мы кричали:
– Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство.
Когда на тебя смотрит весь зал, невольно испытываешь чувство гордости за себя,
за свою страну и за товарища Сталина, защищавшего нас от немцев.
В четвѐртом классе появилось больше уверенности в манерах поведения, школьная
среда уже была привычной, появилось много друзей даже из старших классов. С Димой
встречались редко, у него были свои дела, да и класс мой располагался двумя этажами
ниже.
Зимой мы с Женей Алмакаевым, с которым жили в одном доме, приспособился
добираться до школы на лыжах и яф обычно ставил их в углу классной комнаты.
Через некоторое время в этом углу появилась ещѐ одна пара лыж, а потом ещѐ две.
Когда учительница нас за это похвалила, было приятно сознавать себя впереди
других.
Лидерство моѐ в классе и дружба с Чижиком, в конечном счѐте, вышли мне
“боком”. Я перестал особенно напрягаться на уроках. Контрольные мне помогал
делать Чижик, да и домашние задания всегда давал списывать. Он был лучшим в
классе по успеваемости, его учительница ставила всем в пример. Что из этого вышло,
вы узнаете из раздела 2.
“Улица”. во время войны в жизни каждого мальчишки, во многом предоставленных
самим себе, оказывала большое влияние. Многие ребята остались без отцов уже в
самом начале войны, а их матери работали на военных заводах иногда сутками.
“Улица” учила выживать и формировала характер в среде таких же, как ты сам.
Естественно, природные данные, то есть физические и умственные способности,
имели в то время первостепенное значение. Как правило, для детей младшего
возраста важней были физические способности, которые определяли место в кругу
общения.
Круг нашего общения в посѐлке им. Урицкого во многом определялся авиационными
заводами, где работали родители, поэтому дети в нашем *городке хорошо друг друга
знали, некоторые ещѐ по Воронежу, и вместе проводили время после школьных
занятий. Понятно, что место своѐ в ”обществе” часто нужно было отвоѐвывать
кулаками. Я в своей возрастной категории разобрался быстро: у меня противники
были не очень крутые. Диме же пришлось трудней. Самым трудным оказался Додка
Белявкин, с которым ему пришлось не один раз выяснять отношения. Последняя их
“встреча ” (я тогда был среди зрителей) длилась около часа, до первой крови, и
закончилась в ничью. В конечном счете, они всѐ же стали друзьями.
Когда наши Урицкие пацаны “притѐрлись”, они считались самыми сплочѐнными в
городе и делились между собой лишь по возрастной категории.
У Димы вначале была ещѐ одна компания, вне посѐлка (Додка в неѐ тоже входил).
Чем они занимались, мы, “салаги ” долго не знали. Но постепенно всплывали догадки

18.

об их уголовной направленности, что я стал отмечать по некоторым косвенным
признакам.
Вот один из них. Мой ровесник Жорка Пряников был задира, умел всегда
напустить страху на противника. Он, однажды, возле клуба им .Сталина, куда мы
ходили в кино, задрался с пацаном с **Киноплѐнки. Тот Жорку ударил, а когда я
подбежал, вытащил бритву.
___________________________________________
*Наш городок заселяли семьи тех, кто имел отношение к авиазаводам, включая
весь инженерный состав вплоть до директоров и тех, кто работал на конвейерах по
сбору моторов и самолѐтов. Самое непосредственное отношение к этим заводам
имели известные авиаконструкторы Туполев, Поликарпов, Ильюшин. Под пос.
Урицкого мы всегда подразумевали наш городок, хотя посѐлок был значительно
больше.
**О Киноплѐнке, соседнем районе, говорили, что там живут “одни урки”.
– Не подходи, попишу,– процедил он сквозь зубы.
Я, конечно, струхнул и замер. Но в этот момент подошѐл его дружок постарше и
заорал на него:
– Ты что не видишь, это Димкин брат?
И оба они стали разговаривать со мной как с приятелем, но мы с Жоркой
разговор не поддержали и заторопились домой.
Стал я также замечать, что меня побаиваются некоторые пацаны постарше,
что позволяло мне несколько наглеть, рассчитывая на брата. А среди своих
ровесников был, можно сказать, атаманом.
Второй случай, можно сказать, напугал. Как-то на строительном складе за
железной дорогой, где сторожей никогда не было видно, мы играли в прятки. Там
лежали штабелями доски и валялись трубы большого диаметра, в которых удобно
было прятаться. В самый разгар игры вдруг послышалось два близких выстрела в
воздух. Через минуту из-за штабеля досок выбежал напуганный Дима:
– Где укрыться?– крикнул он.
И, не дожидаясь ответа, нырнул в трубу, откуда я только что вылез. Ещѐ через
пару минут появился милиционер с наганом в руке:
– Пацаны, куда он побежал? Говорите скорей.
Мы, конечно, дружно загалдели и указали в сторону бугра, за которым начинался
лес. Милиционер туда побежал, а Дима вылез и ушѐл в другую сторону.
После он по секрету мне признался, что воровал с прилавка магазина рыбу, хотя
знал, что за воровство продуктов питания в военное время сильно карали. Дима был
исполнителем, наводчиками и на “шухере” стояли другие.
Диминой “крышей”, как я потом узнал, был Паша Епишен, сын главного технолога
завода. Его мы знали по Воронежу, он жил в соседнем подъезде нашего дома. В Казани
Паша уже работал и должен был в 45-м призываться в армию на войну. По складу
Паша был добряк и весельчак, а я и Дима, как он часто шутил, были ему
родственниками.

19.

Иногда он сажал меня на раму своего велосипеда, и мы ехали в лесопосадки,
вместе с бежавшей следом ватагой моих сверстников. Паша брал бидон пива,
напивался до отключки и спал, пока мы играли в войну. Один раз, дожидаясь его
пробуждения, я углем нарисовал ему усы, брови, баки, мне ведь всѐ позволялось. Было
очень весело на обратном пути встречать улыбавшихся прохожих и, особенно, когда
он завернул к своей подруге договориться о вечерней встрече.
Пути наши давно разошлись, но я никогда не мог понять, как человек, не
способный, по нашему мнению, кого-то обидеть, мог быть “крышей” жуликов.
Дима много раз со своей компанией ездили в Юдино, где скапливалось много
трофейного оружия. Цепляясь за товарняки и спрыгивая на ходу, Дима с друзьями
привозили иногда наган, или автомат, даже один раз две гранаты. Эти *опасные
игрушки были в ходу среди его ровесников. Периодически доходили слухи, что кое-кто
из старших пацанов погибал от разрыва гранаты или случайного выстрела. Дима на
чердаке долгое время хранил пулемѐт Дегтярѐва, пока кто-то его не украл, за что мне
досталась оплеуха. Но, честное пионерское, это не я продал брата.
У моей ватаги были свои интересы, которые к трофейному оружию не имели
отношение. Правда, поджиги были у многих из нас, так как охота на ворон входила в
круг наших “дел”.
Летом мы любили играть в войну в лесопосадках, которые начинались сразу за
железнодорожной линией, в лесу собирали грибы, ягоды. В посѐлке бездельничать не
приходилось тоже. Наиболее интересным было **огородное дело, когда нужно было
пополнять запасы продуктов, съедобных в сыром виде (огурцов, моркови, подсолнухов
и пр.). Для этого на “шухере” выставлялись посты и устанавливались знаки
оповещения. Украденное складывалось в бункере, вырытом для этих целей за линией, и
там на нашем диетическом питании можно было оставаться хоть целый день.
____________________
*В конце войны появился строгий приказ о сдачи имеющегося у населения
трофейного оружия.
**Огородами вначале были засажены все свободные места в посѐлке, даже дворовые
площадки.
Работы в нашей компании хватало всем, а район действий был довольно
обширный, поэтому часто кто-нибудь из взрослых по долгу ходил по посѐлку,
разыскивая своего ребѐнка. Война от нас была где-то далеко, она доходила только
через радио, книги, газеты и разговоры взрослых. Голод тоже нас обошѐл – картошки
и хлеба хватало. Что ещѐ нужно?
Летом совершалось один-два похода за порохом. В пяти километрах от посѐлка за
лесом была пороховая свалка, которую периодически сжигали, что больше походило
на взрыв. Однажды в этот момент мы оказались на расстоянии ста метров и в
панике кинулись кто куда. Страхов тогда натерпелись много и долго после этого за
порохом не ходили.
Обычный порох нужен был для “поджигов”, но ещѐ нужней считался порох для
“Катюш”, в виде зелѐных макаронин, которые были у нас в ходу под названием
“шутихи”. Если поджечь “шутиху” с одного конца, то она летает в воздухе, дѐргаясь
в разные стороны как живая, и, самое интересное, притягивается теплом

20.

человеческого тела. Вы бы померли со смеху, если бы увидели, как подпрыгивал и орал
от страха старый дед-татарин, сторож хлебного магазина, когда мы ему подкинули
“шутиху”. Эта “операция” тогда проводилась в отместку за то, что он часто
прогонял пацанов с крыши склада – длинного и довольно высокого сарая на
территории магазина. Залезть на сарай и прыгнуть с крыши считалось у нас
проверкой на смелость.
Нужно сказать, малограмотный дед только с вида казался злым, что не сразу
понимаешь. Не редко он детям помогал без очереди брать *хлеб, за которым утром
выстраивались длинные очереди с 5-6 часов.
В жаркие дни многие мальчишки бегали на “клубское” озеро – небольшое и не очень
чистое, располагаемое возле клуба им. Сталина, недалеко от дома. На озере даже
имелась бесхозная лодка без вѐсел, с которой можно было понырять, если умеешь
плавать. Моим учителем плавания, как я потом узнал и Диминым тоже, был Козѐл–
Садист (Женя Козлов, парень лет 16-ти из нашего дома). Его метод можно назвать
одноразовым, он своих учеников выбрасывал из лодки и с улыбкой следил, чтобы
только не тонули окончательно. Что подразумевается под словом Садист, я не знал,
но догадался, когда увидел как Козѐл, схватив кошку за хвост, бил ею об угол дома.
Более солидным местом для купания считался всѐ же “карьер”, представлявший
глубокий и обширный котлован, где брали песок для строительных нужд. В стороне
от работавших экскаваторов и временных построек в котловане образовался
довольно большой водоѐм с родниковой водой и высоким берегом с одной стороны.
Прыгать голым в воду с этого берега, а потом поваляться на горячем песке для
мальчишек было большим удовольствием.
Из нашего посѐлка туда нужно было идти вдоль железнодорожной линии
километра три, что представлялось довольно большим расстоянием. Уходили
обычно, на весь день и брали с собой кусок хлеба с огурцом. На “карьере” собиралось
иногда много незнакомых пацанов с разных мест, поэтому нужно было хорошо
следить за своей одеждой. Хотя единственные трусы на теле трудно назвать
одеждой, но следить приходилось всѐ равно, иначе какие-нибудь “шутники” зароют
их в песок или завяжут в смоченный водой узел. Не каждый сможет потом развязать
этот узел.
Такую шутку однажды сыграли со мной. Пропали трусы , мне пришлось голым
бежать вдоль линии до самого дома, прячась от редких пешеходов в кустах. Хотя в
подъезд заскочил никем не замеченным, в квартиру на третий этаж подниматься не
решился, боялся встретить соседей. В этой ситуации ничего лучшего в голову не
пришло, как загородиться дверью подъезда. Сколько я так простоял, сказать не могу,
но долго, пока с “карьера” не вернулись остальные ребята и Женя Алмакаев, мой
дружок с первого этажа, не позвал бабушку.
_____________________________________________________________

21.

*Хлеб, как все продукты, выдавали по карточкам. Просроченные или утерянные
карточки не восстанавливались. Хлеб на прилавках не лежал, его привозили два раза в
неделю и утром разбирали.
По окончании третьего класса я, вместе с Люсей и Димой одну смену провели в
пионерском лагере на берегу Волги. Люся, как пионервожатая, уехала на несколько
дней раньше. Поэтому мы с Димой сами добирались последним пароходом и уже в
темноте пришли в лагерь. Люся нас весь этот день ждала, поругала за позднее
прибытие и уложила рядом с собой в палатке своего отряда.
Утром мы с Димой проснулись из-за того, что вокруг нас хихикали девчонки, Люси
уже не было. Оказалось, в палатке были одни девочки и мы, как ужаленные,
выскочили из неѐ в одних трусах под общий хохот. Дима тогда очень ругался с Люсей,
но я на неѐ не сердился. Подумаешь, девчонки! Ну, что тут такого?
В лагере была жизнь очень интересной и необычной для детей моего возраста. Наш
отряд в шутку назывался малышовым, но мы, как все в лагере, вставали рано по горну
и бежали на зарядку, потом умываться на ручей и на построение перед завтраком,
обязательно в белых рубашках и с красным галстуком. Старший пионервожатый
после принятых рапортов от отрядных вожатых громко выкрикивал:
– Пионеры, за дело Ленина-Сталина будьте готовы!
И все отряды также громко и дружно отвечали:
– Всегда готовы!
После этого отряды по очереди заходили в столовую на завтрак.
Старший отряд ходил два раза в походы с ночѐвкой, а мы без ночевки, но тоже
интересно. “Старшаки” уже бегали за девчонками, а “малыши” по вечерам за ними
следили и смеялись, рассказывая друг другу, “кто за кем и кто как”. Запомнился один
эпизод на эту тему. Один из “старшаков” оказывал много внимания девочке другого
отряда, но однажды перед ней опозорился. За обедом, когда все ели суп-лапшу, он
чихнул, а из его носа вылезла лапшинка. Вся столовая взорвалась от смеха, смеялись
тогда не только пионеры, но и вожатые. После этого парень, не выдержав позора,
сбежал из лагеря домой. Вот что делает любовь, хоть и детская.
Дима был “фигурой” среди старших: хорошо играл в футбол, волейбол, быстро мог
бегать, далеко кидал гранату и я, конечно, гордился своим братом и тянулся за ним.
Хотя мы были в разных отрядах, я часто спал рядом с ним, так как наши палатки
стояли близко входами друг к другу. У него пустовало много свободных коек, и можно
было с них взять матрац, чтобы дополнительно укрыться во время холодных ночей.
Однажды я проснулся, когда Дима ночью, плохо соображая, отдавал своѐ одеяло
соседу, а утром чуть не подрался с этим соседом. Долго даже мне не мог поверить,
что сам отдал одеяло.
Из лагерной жизни запомнился ещѐ один день, когда приезжали ко многим детям
родители. Было празднично и весело в лагере, а мне пришлось скрываться в овраге за
палатками, даже на обед не пошѐл. Перед этим я побил одного мальчика и боялся,
что его родители теперь меня везде ищут. Но вечером на катере приплыли отец с
матерью и мы всей семьѐй поужинали на берегу Волги. Я вспоминал потом этот

22.

вечер, как большой праздник, и то чувство гордости, наполнявшее меня оттого, что у
меня есть такой сильный отец, мать, сестра и брат и можно никого не бояться.
Родители отплыли поздно, а мы, проводив их, уже в темноте отправились по своим
палаткам.
В лагере была веселая и насыщенная событиями жизнь, рождавшая такие
понятия как коллективизм, мальчишеская честь и дружба. Помнится, нас троих
“малышей” директор собирался исключить из лагеря, если не сознаемся, кто ещѐ
бегал с нами купаться ночью на Волгу. Он даже показал приказ об отчислении, а
потом вдруг сказал:
– Ну, ладно, ребята, я вас оставлю, если пообещаете не ходить на Волгу без
вожатого.
Конечно, мы пообещали, а директор добавил:
–
А что других не выдаѐте, хвалю.
И мы больше не бегали и другим не давали, ведь нам оказали доверие. В те времена
дети нередко тонули в Волге.
С Димой у нас было много общих воспоминаний из лагерной жизни: нам больше
всего нравились спортивные игры и песни под баян вечерами после ужина. У Димы
был хороший слух, а у меня плохой. Он был среди исполнителей, а я среди слушателей
и часто просил спеть мою любимую песню “На рейде морском ” Соловьѐва-Седого с
будившими воображение словами: “...пусть нам подпоѐт седой боевой капитан”.
Почему-то морской рейд представлялся в виде волжской пристани, а капитан
суровым героем войны, похожим на начальника пристани.
Время в лагере проскочило быстро и не хотелось расставаться, особенно,
“старшакам”. Многие из них договаривались о встрече в городе и о твѐрдом
намерении приехать в следующем году. А пока, прощай лагерь!
Лето лучшее время года, особенно, для мальчишек, потому, что в это время над
ними не весит главная обязанность учиться. Летом проходила основная наша жизнь,
связанная с интересными занятиями и приключениями. Война не сильно отражалась
на детской психологии, даже тех ребят, в чьи семьи приходили похоронки. Этот груз
ложился на взрослых, а материальная нужда стала привычной как для взрослых, так
и для детей.
Помнится , очень много взрослых и детей собралось на похоронах отца Вадика
Каркадинова, известного *лѐтчика-испытателя. Все шли за гробом, перед тем, как
его увезли на заводское кладбище. Мать Вадика, обессиленную от горя, вели под руки
две женщины, а Вадик (он был старше меня на два года) даже не плакал. Через пару
недель он вместе с нами уже участвовали в операции “отдай топор”.
Вообще, Вадик был особых способностей мальчик. Он прочитал много книг, но
никогда этим не хвастал. Его превосходство все мы ощущали за самостоятельность в
суждениях на любую тему и невольно уважали. Днѐм Вадик возвращался из школы и
оставался один до прихода матери вечером. Когда мы с Чижиком первый раз пришли
к нему в гости, нас удивляло большое количество книг в книжном шкафу. Его отец
был не только испытателем, но и **специалистом в области самолѐтостроения.
Главным преимуществом Вадика перед всеми была способность дальше и выше
всех прыгать. В этом с ним никто даже из больших мальчишек не мог сравниться.

23.

Немного расскажу про “отдай топор” – любимое развлечение в тѐмное время.
Соседа Вадика по подъезду слесаря Гошу, который жил на первом этаже, мы
частенько видели пьяного и дразнили, называя разными словами. Многих из нас Гоша
запомнил. Один раз он, подойдя сзади, схватил меня за шиворот и после того, как я
закричал от страха, швырнул в куст. Других ребят он тоже так пугал и мы всѐ время
думали, как ему отомстить. Научил Дима.
Простое приспособление с использованием иголки, к которой на короткой нитке
привязывается маленький груз (винтик или гаечка), а от груза идѐт уже длинная
нитка. Если иглу воткнуть в верхнюю часть рамы над стеклом и дѐргать за длинную
нитку, то груз будет ударяться о стекло. В темноте приспособление не видно, а
длинную нитку можно тянуть издалека, хоть из подвала противоположного дома.
Теперь представьте операцию “отдай топор” с самого начала. Ритмичный стук в
стекло и свет в окне гаснет. Небольшая пауза и снова ритмичный стук. Потом
видим, как Гоша крадѐтся , чтобы ыглянуть из-за угла. Выглядывает. Никого нет и
стука нет. Он уходит в дом и зажигает свет, стук возобновляется. Всѐ повторяется
с самого начала.
____________________________
*При заводах лѐтчики-испытатели делали облѐт всех самолѐтов перед отправкой
на фронт
**Отец Вадика был из бывших политзаключѐнных, как и авиаконструктор Туполев.
в
В следующий раз Гоша уже не крадѐтся, а выскакивает из-за угла с топором.
Опять никого не обнаружив, он долго стоит рядом с окном, соображая. Ждать
надоедает, мы уже нагло стучим при нѐм. Гоша, как лунатик, начинает шарить по
стѐклам рукой, потом снова стоит, думает. Отходит немного от окна и случайно
цепляет нитку, идущую к подвалу. Теперь атас! Мы выскакиваем из подвала с другой
стороны дома и наутѐк, кто куда. С тех пор такая операция при повторном
использовании стала называться в честь Гоши “отдай топор”.
Зимой “улица” забирает, по понятным причинам, меньше времени, чем летом.
Основное время связано со школой, чтением книг, играми за столом. Я часто бегал к
Жене домой на первый этаж, где мы иногда часами рисовали после школы, пока с
работы не приходила его мать. У Чижика, он жил в другом доме, мы тоже часто
задерживались допоздна и после сделанных уроков до прихода матери обычно играли в
шахматы.
На улицу в мороз не часто тянет. Кроме того, для зимы требуется определѐнное
снаряжение, которого во время войны было мало и не каждому по “карману”. Лыжи
мы с братом делали сами из тонких досок, носки которых, смоченные водой, загибали
в отопительной батарее, оставляя так на одну-две ночи. Бабушка, видя наши труды,
однажды дала мне три рубля на лыжи, и я планировал с Женей Алмакаевым поехать

24.

за ними в город. Под гарантию этой покупки Ваня Котов, мальчик из нашего класса,
разрешил мне прокатиться на его лыжах. Представьте себе, я делаю первый спуск на
нашей горе возле линии, падаю на трамплине и Ванина лыжа сломана. Обидно,
конечно, но что поделаешь? В город пришлось ехать уже с Ваней и новые лыжи
отдавать ему, а поломанные Ваня отдал мне. Дима отломанную часть скрепил
куском жести, которая, правда, немного тормозила при скольжении, пока снова не
отломилась.
На фабричных лыжах катались “богатые” ребята, а коньки – снегурочки были
почти у каждого. Они довольно просто привязывались к валенкам, что позволяло
катиться на них даже по плотному снегу на дорогах, зацепившись за грузовик. Почему
грузовик? Да потому, что шофѐрам грузовиков трудней замечать зацепившихся.
Этот “вид спорта” оказался самым популярным среди детей разного возраста.
Кроме коньков, нужен был длинный крюк, чтобы не держаться за грузовик руками, а
зацепиться за борт даже на ходу через головы других ребят. Хорошие крюки такие,
как у моего брата, изготавливались из скоб, скрепляющих железнодорожные рельсы
на стыках, и путевым обходчикам было много беспокойств зимой по поводу
вредительства на линии.
Наша основная трасса от поселкового магазина до “трамвайки” составляла около
двух километров по прямой дороге. Естественные повороты вначале и в конце трассы
позволяли легко цепляться и отцепляться. На этих двух поворотах обычно и стояли
наготове “спортсмены”, иногда довольно большими группами. Но и шофѐры
грузовиков тоже были на чеку, никто из них не хотел, чтобы ненароком покалечить
пацанов, что не раз случалось. Иногда они останавливали машину и кого-нибудь из
“спортсменов” ловили, тогда пара затрещин ему всегда обеспечивалась.
Ещѐ больше следовало опасаться верѐвки, которую какие-нибудь шутники
натягивали поперѐк дороги на небольшой высоте. Машина проезжала, а все
зацепившиеся падали. Такая шутка в иных случаях без травм не обходилось тоже.
Поэтому удачно зацепиться, остаться незамеченным для шафѐра и вовремя
увидеть верѐвку требовал опыта и даже мастерства.
Такое интересное занятие для меня длилось недолго и оборвалось в результате
случая, о котором я не могу не рассказать.
Как-то после уроков я выскочил из дома, чтобы прокатиться на коньках с
Диминым крюком. Бабушка видела мою экипировку, что-то крикнула вслед, но я не
расслышал. На нужном повороте никого не оказалось и сразу же удалось зацепиться
за полуторку. Хорошо доехал и довольный собой отцепился перед трамвайкой. В этот
момент за шиворот меня кто-то схватил. Кто-то оказался милиционером,
мильтоном по-нашему. Он пару раз дал пинка под зад и повѐл в отделение, до которого
нужно было проехать один пролѐт на трамвае. Так получилось, что к остановке
подошли два трамвая в обе стороны. Мильтон немного зазевался, чем я
воспользовался и резво шмыгнул на другой трамвай, который уже тронулся. Теперь
все в порядке, можно было помахать мильтону ручкой. Для возвращения в посѐлок мне
уже перехотелось из-за переживаний цепляться и я потихоньку покатил на своих
коньках. И вдруг от сильной оплеухи полетел в сугроб на обочине дороги. Надо мной

25.

ревел разъярѐнный мильтон, выражаясь известными словами. От страха я даже
написал в штаны.
– Если ещѐ побежишь, гадѐныш, прибью, – предупредил мильтон.
В этот раз он привѐл меня в отделение и с силой швырнул в стенку полутѐмной
комнаты, где на полу сидели и лежали несколько молодых ребят и пьяный мужик. Не
стану описывать своего состояния в тот момент, думаю, не так уж трудно
представить, что в таких случаях чувствует девятилетний мальчик, которому
грозит, как я думал, тюремное заключение.
Потом в комнату несколько раз заходил другой милиционер, что-то у кого-то из
нас спрашивал и надолго ушѐл. Я уже засыпал, когда в соседней комнате услышал
голос Люси и тут же встал с пола, а минут через десять меня вывели и отдали Люсе
с бабушкой. Дома уже глубокой ночью, когда бабушка меня мыла в корыте на кухне,
пришѐл отец с матерью. Отец, конечно, тоже рявкнул и даже газетой хлопнул по
голове, но было уже не так страшно после всего испытанного в этот день. Да и
бабушка заступилась, вытолкала отца из кухни за дверь.
А Дима даже не проснулся, он только на другой день узнал о случившемся, немного
посочувствовал мне, а на крюк махнул рукой..
Этот случай, по-видимому, заставил родителей купить нам с Димой по паре лыж
и мы оба “завязали” с коньками. Прыжки с трамплинов на лыжах оказались более
привлекательными, чем коньки. Дима даже прыгал с большого трамплина на
“карьере”. Я тогда стоял внизу и очень за него боялся, ведь на том трамплине не
многие могли прыгать.
Для меня Дима был эталоном настоящего парня, на которого мне хотелось быть
похожим. Может быть, я тоже постепенно приобщился бы к его друзьям, некоторые
из которых навсегда связали жизнь с уголовным миром. Через много лет Дима часто
рассказывал, что его спасли девчонки нашего двора. Одна из них, Рита Скоробогатова
ему очень нравилась. С некоторых пор он и ещѐ трое ребят его возраста стали часто
проводить время в нашем дворе, где организовали площадку для волейбола на месте
бывшего огорода. Постепенно двор стал похож на детско-молодѐжный клуб, где
собиралось много мальчишек и девчонок из других дворов. Шумные игры иногда
беспокоили жителей, из-за чего приходилось уходить на школьный двор (моей
прошлой школы), или в рощу возле леса. Теперь, когда играли в войну, нас было не 1015 человек, как раньше, а 20-30 да ещѐ несколько судей.
В нашей квартире заработала секция бокса. В конце войны мы стали жить
получше и отец, зная наши наклонности, купил две пары боксѐрских перчаток. В
Люсиной комнате было попросторней и когда Люси не было, мои друзья там
развивали свои боксѐрские способности по методике “кто что знает”. Другими
словами, лишь бы подраться, но между нами тогда уже были отношения, не
позволяющие ссориться.
Запомнилась ночь 9 мая 45-го года. Мне казалось, что на нашем дворе тогда
собрался весь посѐлок, дети и взрослые. Все мы были одна советская семья, все
одинаково радовались победе и концу войны. Эту радость передать словами
невозможно, но, думаю, она понятна многим людям.

26.

В Казани мы прожили ещѐ два года, полных надежд на счастливое будущее. В
нашей семье появился новый член – брат Володя и вскоре мы переехали в Харьков.
Люся со своим женихом уехала раньше и жила там у маминой сестры тети *Веры.
Переезд открывал качественно новую страницу в моей жизни. Полагаю, что это
связано не только с окончанием войны, но и с возрастными изменениями, которые
можно было бы отнести к юности.
_______________________________________________
*У тѐте Веры два ребѐнка умерли в детском возрасте, а сын Володя ушѐл на
фронт, когда ему было 18 лет и погиб. Тѐтя Вера осталась вдвоѐм с мужем-героем
войны, который в составе казачьей дивизии генерала Даватора участвовал в рейдах в
тыл врага. Оба они были очень привязаны к нашей семье
II. КОЕ-ЧТО О ЮНОСТИ
2.1. Школа–Улица
В Харькове мы жили на Лысой Горе в посѐлке Красный Октябрь, за которым
тянулись леса и перелески до самого Курска. Наш дом, точнее половина дома, состоял
из трѐх небольших комнат, кухни и закрытой галереи. К этому нужно добавить
небольшой сад с несколькими фруктовыми деревьями.
Пожалуй, рассказ о юности нужно начать со школьной линейки, где построили
учеников перед началом занятий учебного года. Почему-то я оказался первым в
колонне своего 5б класса. Во время выступления завуча Лидии Ивановны я
почувствовал лѐгкий щелчок по уху. Обернувшись, я посмотрел на стоящего за мной
мальчика с кривой улыбкой на лице и опять стал в прежнее положение. Но щелчки по
уху не прекратились. После третьего я обернулся и сильно толкнул обидчика. От
неожиданности стоящие за ним стали падать друг на друга, вследствие чего колонна
была нарушена. Что же дальше? Дальше, меня вывели из общего построения как
нарушителя дисциплины, причѐм в первый день своего пребывания в школе № 94.
Причин своего плохого поведения объяснять я отказался и инцидент, не помню как,
“замяли”, а моѐ вызывающее поведение кое-кем было воспринято как оскорбление.
Когда пошли в класс Артур Тарасов, тот, кого я толкнул, сказал, что это не он меня
щѐлкал по уху, а Герка Дмитриев из рядом стоящей колонны 5в класса.
Про Герку пришлось на некоторое время забыть. Нужно было вживаться в новые
условия школы и посѐлка. Здесь странным образом “Школа” и “Улица” объединились
в одном понятии: ученики нашего класса оставались одни и те же до десятого класса
и самые близкие мои друзья тоже были одноклассниками.
Проблемы мои начались со школьных занятий и успеваемости, как в математике,
так и в русском и украинском языках. Явным это стало после первых контрольных
работ и диктантов. Классный руководитель Вера Александровна (Верушка понашему), она же учитель математики, помнится, принесла тетради после
контрольной по геометрии и стала подводить итоги, отмечая лучшие и похуже.

27.

Когда очередь дошла до моей тетради, она, подняв брови и закатив к небу глаза,
воскликнула:
А это,– и помахала тетрадкой, – дикий ужас и фиолетовый кошмар. Просто не
знаю, что делать.
Для своего возраста я уже прочитал немало книг, чтобы представить свой образ в
глазах Верушки и класса, было стыдно. Дома я никому не говорил про свои дела и
подолгу сидел над уроками, тупо глядя на учебники из-за переживаний. До конца
четверти оставалось мало времени. Где же выход?
Помог случай. Ещѐ задолго до проверочных работ в классе я катался один в лесу на
велосипеде и встретил Артура, жившего на отшибе у самого леса. Когда я
остановился возле него, он как-то неуверенно спросил:
– Прокатиться дашь?
Велосипед в то время был большой роскошью. Мой велик перешѐл к нам с Димой от
сестры, подаренной ещѐ в Казани еѐ будущим мужем, но постепенно оказался
полностью в моѐм владении, поэтому я молча слез с него и также молча дал Артуру.
Покатавшись с полчаса Артур вернул велик и мы , почти не разговаривая, разошлись.
Но слух о том, что Череп даѐт свой велосипед, пошѐл дальше. Подходил Алька
Запорожец, Лѐва Малахов и ещѐ один-два одноклассника.
Через пару дней после моего позора на перемене Виталька Волков (Волк) сказал:
– Приходи ко мне, будем вместе уроки делать.
Запорожец стоял рядом и идею Волка поддержал:
– Правильно, Волк, я тоже с вами буду.
Я понял, что они меня признали и берут надо мной шефство, что, конечно, нельзя
было не оценить. После этого, мы вместе почти каждый день стали решать задачи и
писать под диктовку тексты, а я учил их играть в шахматы. В результате первую
четверть мне удалось кое-как дотелепаться, а Герку (того самого) перевели в 4Б.
Вторая четверть пошла гораздо лучше, но это уже следующий этап моего
“выздоровления”. Здесь хочу прерваться, чтобы рассказать о моих уличных делах.
Посѐлок Красный Октябрь представлял, в основном, застройку одноэтажными
домами, разбросанными на большой территории Лысой Горы, где жили семьи,
возвратившиеся после войны, или остававшиеся во время оккупации. Ученики нашего
класса жили в разных его местах и встречались только в школе. Она занимала
четырѐхэтажное здание с большой территорией вокруг, где размещался фруктовый
сад и спортивные площадки. Поэтому ватаги пацанов формировались чаще по месту
жительства, где мне, в соответствии с возрастом, предстояло ещѐ “прописаться” в
своѐм районе.
“Прописка”, как обычно, требовала времени и начиналась тоже как обычно. Както бабушка послала за хлебом в магазин, отстоящий, примерно, в километре от
нашего дома. Уже лежал снег, пацаны катались на коньках. Когда я выходил из
магазина, неожиданно пацанов пятнадцать на коньках прижали меня к стене сразу
на выходе из магазина с целью побить. Мне помогло их количество, так как они друг
другу только мешали, тем более на коньках. Поэтому я отделался только
несколькими ударами по голове и спине, легко прорвался через кольцо и побежал по

28.

пешеходному тротуару. За мной никто не погнался. Дня через два, встретившись в
школе, Герка ехидно спросил:
– Ну, как? – и добавил – Это за меня тебя били.
Почему за него? Что я ему делал плохого? Можно сказать, мы и знакомы почти
не были. Не находя, что ещѐ сказать друг другу, разошлись, но я вспомнил о первом
построении.
Очень скоро мы встретились лицо к лицу возле входной двери школы: я выходил, а
он торопился на вторую смену. Герка был крупный мальчишка и его многие боялись,
но тогда у него самого на лице, я увидел испуганное выражение и, не говоря ни слова,
один раз сильно ударил боксѐрским крюком. Мы стояли возле декоративной тумбы
высотой, примерно, 50см и он через неѐ перевалился и растянулся на земле, а я пошѐл
не оглядываясь. Что-то он мне крикнул вслед, но уже звенел звонок. С тех пор Герка
мне редко попадался на глаза и конфликт как-то само собой стал забываться под
влиянием других событий и дел.
В продолжение наших отношений нужно забежать несколько вперѐд. Это
случилось уже летом по дороге в тот же магазин. Мне навстречу попались три парня
(не из нашей школы) намного старше меня и двое из них загородили путь.
– Это ты боксѐр? – спросил один.
Молчу.
Герку знаешь? – спросил другой.
Я повернулся к нему и не увидел, как первый размахнулся и сильно ударил по носу.
От удара я упал и залился кровью, а они спокойно пошли дальше. Потом я медленно
поднялся и поплѐлся следом за ними назад домой, прикрывая нос рукой. Что
оставалось делать? Ни злости, ни обиды почему-то не было, только тупая
усталость от драк ( перед этим было две в киноклубе). Похоже, был повреждѐн хрящ,
нос долго потом болел, даже несколько покривился.
К завершению прописки следует добавить ещѐ эпизод, который касался Геркиных
заступников.
На школьном дворе играли в футбол старшеклассники и мой брат в том числе. Я
проезжал на велике и завернул к ним. Когда мяч откатился за поле, к нему подбежал
тот самый, кто разбил мне нос, но он даже не посмотрел в мою сторону. Дальше всѐ
произошло быстро и, можно сказать, бесконтрольно с моей стороны.
Эта картина до сих пор перед глазами, как будто всѐ случилось вчера. Парень
наклоняется за мячом, в тот момент я бью его ногой в зад, от которого он падает
на живот, я даже сразу не сообразил, что делаю. Вскочив и узнав меня, он несколько
замешкался, а с поля уже бежали игроки и мой брат в том числе. Диме не впервой
было отдуваться за меня, тем более с ним его новый друг. Они не сразу разобрались,
почему я так сделал. “Базар” был большой, как удалось избежать тогда драки,
вспомнить не могу. Помню только, что сам больше пострадал, отбил ногу в подъѐме
и с месяц ходил, прихрамывая.
С тех пор таких конфликтов, тем более драк, у меня больше не случалось.
Одноклассники жили в разных местах посѐлка, для них и даже для ребят из других
классов, я стал своим. За мной закрепилась помимо клички Череп, среди своих, ещѐ
одна – “боксѐр” и те же самые Геркины ребята, включили в команду для встречи с

29.

*“холодногорскими”. Встреча обещала быть горячей, но выскочил мой отец и загнал
меня домой, а остальных тоже разогнал, стрельнув два раза в воздух из своего
пистолета. На этом коллективные драки в посѐлке закончились.
Дальше, как я уже говорил, жизнь для меня замыкалась на школе и, главным
образом, на одноклассниках. С успеваемостью постепенно всѐ наладилось. Мы: Волк,
Запорожец, Череп и примкнувший чуть позже Остапа, стали лучшими в классе
по матеше. Даже отличница Валя Никоненко не могла с нами соперничать, когда
решалась сложная задача. Среди нас самым способным был Волк, что никогда не
подумаешь по его глуповатому виду и манере разговаривать. Другое дело
Запорожец, красивый, сообразительный и весѐлый, многие девчонки имели на него
виды. Мы же с Остапой тянулись больше к спорту, знания давались нам трудней, но
всѐ же один из нас “задвигал” остальных в некоторых случаях.
Зимой мы чаще всего проводили у Волка дома. Он жил с отцом вдвоѐм (мать
умерла, когда он был ещѐ маленький), не считая отцовской girlfriend Нилы,
занимавшей отдельную комнату. В их доме мы были всегда желанными и своими,
несмотря на то, что постоянно громко спорили и соревновались во всѐм, что не
делали.
Волка я научил играть в шахматы, а он вскоре стал легко всех обыгрывать, в том
числе и своего учителя. Я же выше других прыгал и быстрей бегал, иногда уступая
Остапе. А вот на лыжной гонке 10 и 5 км быстрей меня бегал только один
старшеклассник и один раз обогнал Запорожец, подцепившись за лошадь перед
финишем (трасса ведь вдоль дороги в лесу!). В тот раз он помахал мне рукой и после
часто любил покуражиться.
Остапа был не очень способный, но очень упрямый и этим добивался своего. Он
первым потянулся к музыке и увлѐк нас тоже, хотя играть на гитаре так хорошо, как
он, мы даже не пытался.
Летом мы не вылазили из леса, где собирались одноклассники поиграть в футбол на
нашей поляне, но в малом составе нам больше нравилось просто гонять на великах по
бескрайним перелескам, собирать грибы, ягоды, или просто открывать новые места.
Однажды выехали на детскую трудовую колонию в Курядже, о которой писал
Макаренко в “Педагогической поэме”. Вид колонии, в отличие от описанной в книге,
на самом деле ничем не отличался от обычной тюрьмы, посреди ограждѐнной
колючей проволокой территории. Помнится, за решѐтками больших окон стояли на
подоконниках такие же ребята, как мы, и смотрели издалека на нас, случайно
проезжавших велосипедистов.
_____________________________________
*С Лысой Горой соседствует Холодная Гора, пацаны обоих районов враждовали
между собой.
Наши сборища (иначе и не назовешь) у Волка иногда перемещалось из квартиры в
сад, где перед самым домом росла шелковица, большая и ветвистая. Мы иногда
часами висели на еѐ толстых ветках, обсуждая планы и текущие вопросы, объедаясь
сладковатой ягодой. В саду много было вишнѐвых деревьев и созревание вишни для нас
становилось бедствием. Мало того, что дома бабушка заставляла часа два-три еѐ

30.

собирать, Нила для этого готовила настоящую вишнѐвую компанию на весь день с
перерывом на обед, для чего приходилось раздеваться до трусов. Спросите, почему до
трусов? Потому, что сбор почти всегда заканчивался вишнѐвой войной, после
которой все мы становились с ног до головы измазанными в плохо отмываемый
красный цвет. Из-за этого домой приходилось уходить поздно, в темноте. Нила часто
смеялась над нами и говорила:
– Какие вы, мальчишки, дураки.
Но она не видела и другие наши единоборства, когда оба противника тянут один
другого за волосы на голове до “кто первый закричит”. Тогда бы она действительно
поверила, что дураки.
Мать меня иногда ругала, что я так много провожу времени у Волка, но мы тогда
не представляли своей жизни друг без друга и думали так будет всегда, на что отец
иногда говорил:
– Ничего, когда-нибудь разъедутся и забудут друг друга.
У нас не было лидера, как обычно бывает в таких компаниях. Правда, со стороны
самым видным и интересным среди нас в классе негласно признавался Запорожец. Он
считался близким моим другом, которого я иногда ревновал, как не странно, даже к
девчонкам. Его отец полковник, уехал от семьи в Москву и преподавал там в
артиллерийской академии. С Запорожцем мы под большим секретом планировали
туда поступать, что нас очень связывало.
Волк, несмотря на своѐ превосходство во многих спорах, был покладистый и
бескорыстно добрый, всегда готовый поддержать любое наше предприятие. С ним
было спокойно, надѐжно и уютно.
А вот Остапа отличался повышенным самолюбием и обидчивостью, всегда
стоявший за правду и справедливость, вечный мой соперник в спортивных
состязаниях. Но в нашем узком кругу самолюбие не принималось в расчѐт,
допускались любые шутки, даже насмешки друг над другом, доходящие до
издевательств. Тем не менее, ни одной ссоры между нами припомнить не могу.
Однажды мы с Волком пришли к Остапе домой. В огороде копошилась его мать.
– А где Юрка? – спросил Волк.
– Идите, посмотрите, он там в комнате музыку слушает.
Мы переглянулись, а у меня вырвалось:
– Музыку? Он что, дурак что ли?
Мы засмеялись и пошли в дом. Когда открыли дверь в комнату, Остапа даже не
услышал, он сидел спиной к двери. Но и мы застыли, впервые услышав Интродукцию и
Рондо Каприччиозо Сен-Санса. С этого началось наше вхождение в классику. После
мы много раз все четверо собирались у него слушать симфонические концерты и
оперы, а также его собственную игру на гитаре.
Забегая вперѐд, скажу только, что, уезжая в далѐкий Казахстан после окончания
ВУЗ’а, мы с Остапой, вместо многих личных вещей из одежды, везли целый чемодан
пластинок классической музыки и ещѐ докупали их проездом в Москве.
Вернѐмся снова в школу №94.
Верушка меня почему-то не полюбила. Возможно, потому, что она с самого начала
нарисовала классу образ туповатого чужака, а чужак, вопреки еѐ прогнозам, стал

31.

выправляться. К Верушке почти никто не испытывал расположение. Она, во-первых,
оставалась в оккупации, что откладывалось как-то в сознании многих в классе, вовторых, была язвительной по отношению к ученикам даже за мелкие проступки, втретьих, часто перед классом подчѐркивала математические успехи своей дочки,
которая тоже была в нашем классе. Кому это может нравиться?
Поэтому на еѐ уроках случались иногда “безобразия”. Например, из вешалки,
изготовленной из полых труб (она стояла в классе) могли вылетать майские жуки,
тогда весь класс их начинал вылавливать. Иногда мальчишки кололи впереди
сидящих девчонок булавкам и после “ой”, в классе раздавался смех. Не раз урок
срывался, тогда приходила разбираться *Лидия Ивановна. Моѐ исправление, похоже,
Верушке тоже было не по душе. Однако, в шестом классе тройки почти исчезли в
моих тетрадях, а по матеше я уже входил в пятѐрку или шестѐрку лучших, но
отметка, как говорила Верушка, оставалась твѐрдая четвѐрка.
Седьмой класс во многом приблизил к “взрослости”. Преподавание стало
многопрофильным, по каждому предмету свой преподаватель, и от учеников
требовалось более серьѐзное отношение к урокам и домашним заданиям. Седьмой
класс – возраст обязательного вступления в ряды ВЛКСМ, если ты в какой-то мере
успевающий ученик.
Приѐм в нашей школе осуществлялся в торжественной обстановке в специально
подготовленном помещении, где помимо школьного комитета, присутствовал
представитель райкома, а также директор или завуч.
Вся процедура приѐма, по-видимому, во всех школах одинаковая. Кандидатов
вызывают по одному из коридора, затем секретарь зачитывает о них сведения,
включая характеристику по поведению и успеваемости.
Вопросы комиссии бывают иногда каверзные.
Вот пример.
Вопрос: – Почему решил вступить в члены ВЛКСМ?..
Ответ: – Хочу быть полезным своей стране.
Вопрос: – Разве нельзя быть полезным, не являясь членом ВЛКСМ?
Действительно. Что ответить?
– Ну, ладно можешь пока идти. Результат сообщим.
Конечно, нужно знать много важного:
когда свершилась Октябрьская Революция;
– вождей Советского Союза;
– героев комсомольцев гражданской и отечественной войны (можно не всех);
– в чѐм отличие социалистического строя от капиталистического;
– некоторые сведения из последних номеров газеты “Комсомольская правда”.
Если на эти вопросы можешь ответить, считай, ты комсомолец. Но случаи, когда
кого-то не принимали в комсомол, мне не известны.
Комсомольские билеты обычно вручались под аплодисменты на общем собрании
школы, посвящѐнном знаменательным датам или праздникам.
Получил билет, теперь ты комсомолец, равноправный член активных строителей
коммунистического будущего и на тебе большая ответственность. Шутки в

32.

сторону, про всякие дурачества забудь, громко смеяться и даже улыбаться
становится неловко – на тебя смотрят и берут с тебя пример младшие товарищи.
______________________________________________________
*Лидия Ивановна преподавала у нас украинский язык и хорошо знала всех своих
учеников.
В том случае с жуками она пришла и сразу спросила:
Кто принѐс жуков?
Класс затих, минуту длилась полная тишина и тут встаѐт Остапа и говорит:
Я.
Вот так Остапа! Молодец! Принял всѐ на себя, но ведь жуков в трубы напихивали
мы все вместе.
Пришлось сознаваться нам тоже, Лидия Ивановна честностью детей осталась
довольна.
Мне сразу дали общественную нагрузку пионервожатого 4б класса, за которую я
рьяно взялся. Два раза приходил проверять, кто как учится, и один раз, чтобы
рассказать о герое гражданской войны Чапаеве. Один мальчик в конце нашей беседы
спросил:
– А почему в книжке у брата зачѐркнут Блюхер? Он враг народа? А что он наделал?
Я не смог ответить ничего вразумительного, чем, как мне показалось, несколько
разочаровал класс. Нужно было придумать что-то, чтобы проявить себя с хорошей
стороны и предложил:
Давайте пойдѐм в лыжный поход в воскресенье. Кто хочет?
Класс, можно сказать, взорвался от возбуждения, все хотели, записалось 19.
Пришлось на помощь звать Волка, но в поход пошло только двенадцать человек
вместе с нами. Хороший был поход, но, к сожалению, без ЧП не обошлось. На
небольшой горке один мальчик Коля при падении ткнул себя палкой в глаз и на лыжах
идти не смог. Нам с Волком пришлось его на себе тащить километра два и сдавать
родителям, встретивших нас, как понимаете, не очень радостно.
После этого случая в походы больше ходить не захотелось, но двух-трѐх ребят из
4б, включая пострадавшего Колю, мы с Остапой и Волком иногда брали на свои
лыжные прогулки. Эти трое вообще стали к нам “лепиться” и не только зимой. Они
оказались очень активными, постепенно приобщаясь к нашей манере поведения, даже
велосипеды приобрели к лету.
Общественная работа вожатого незаметно затухла сама собой. Жизнь
заполнилась делами в той или иной форме связанными с формированием класса, как
коллектива, под влиянием отдельных учителей и нашего взаимного влияния.
Антонина Григорьевна, учитель математики, часто предлагала на уроке решить
какую-нибудь мудрѐную задачу, устраивая состязания на скорость. Для меня это была

33.

азартная игра и соревнование, в основном, с Волком и Запорожцем, реже включались
Валя Никоненко и Остапа. Однажды после одной моей победы Антонина Григорьевна
сказала во всеуслышанье:
– Я вот думаю, Черепинский, кто лучший математик, ты или твой брат?
Пожалуй, ты.
Слышать похвалу было по многим причинам приятно. Во-первых, своим друзьям
нос утѐр, во-вторых, можно было похвастать перед братом, а, в-третьих, мне тогда
очень нравилась *Валя Никоненко, в глазах которой хотелось выглядеть героем.
Однако, на городской олимпиаде я выступил плохо и перестал в них участвовать.
Уроки истории веселили многих. Историю вѐл **директор, бывший фронтовик и
фанатичный большевик. Не обладая достаточной эрудицией и образованием, он
часто неверно излагал материал, и исторические события преподносил с позиций
большевика-ленинца. К примеру, взять восстание рабов за своѐ освобождение под
предводительством Спартака. Почему оно было подавлено? Потому, что тогда не
было ещѐ партии большевиков, рабы были недостаточно идейно подготовлены,
чтобы объединиться со всем трудовым народом. Часто ученики, зная плохо урок,
заканчивали свой ответ подобным образом, независимо от того, касалась ли тема
древнего Рима, Средневековой Европы, или крестьянских бунтов в России. Это
помогало иногда избежать двойки за ответ.
Русский язык и литературу вела Лидия Эдуардовна, красивая женщина лет
тридцатипяти. Еѐ уважали все без исключения не только за интересное изложение
материала, больше за добрый характер. Она вела вместе со своим мужем,
преподавателем украинского языка, литературный кружок и некоторых из нас
увлекла русскими классиками.
________________________________
* Я ей тоже нравился, но всегда мы это друг от друга тщательно скрывали. Уверен,
Валя и Остапе нравилась. Расклад этот, так я думаю, мы чувствовали, но для всех из
нас он был “табу”, никто никогда не касался этой темы.
**Директора боялись не только мы, но и учителя. По складу это был грубый и
мрачный человек (подверженной запоям), но имевший много боевых наград.
Темы сочинений ею выбирались с расчѐтом на самостоятельное мышление
учеников относительно содержания и героев прочитанных книг. Проявить себя мне
иногда удавалось, но хороших отметок почти не было.
Лидия Эдуардовна обычно говорила так:
– А это сочинение мне понравилось больше других.
И начинала читать моѐ сочинение, которое я с замиранием слушал, пока другие
пытались угадать автора.
– Но, – она делала паузу и, посмотрев на улыбающихся учеников, отдавая мне
тетрадь, добавляла,– много ошибок, в результате – тройка.
А Запорожец, вызывая смех, тоже что-нибудь скажет, вроде того:

34.

Ему Матвиенко в спину дышала, мешала сосредоточиться.
Симпатичная Лиля Матвиенко сидела за партой, следующей за моей.
Муж Лидии Александровны состоял в Союзе писателей и с украинской
литературой он не мог нас не заставить дружить, но за грамотность плохие
отметки получали многие в классе. К нашему классу он имел расположение и даже
написал книгу, которая так и называлась “Десятиклассники”. Книгу мне прочесть не
довелось, она была издана позже, когда я уже учился в институте и своего книжного
образа так и не узнал.
Химия для большинства учеников считалась самым скучным предметом. Однако,
на уроках было интересно из-за остроумного преподавателя Михаила
Константиновича, любившего поговорить на отвлечѐнные темы, не связанные с
химией, и подшутить над нашими ответами на уроках. Михаил Константинович
был партизаном, имел награды, которые никак не увязывались с его окладистой
бородой и постоянной улыбкой на лице.
С ним мне довелось познакомиться случайно во время лыжных соревнований, за год
до уроков химии. Морозы тогда держались градусов до 10-15. Я после финиша забежал
в спортзал и судорожно стал расстѐгивать штаны, чтобы отогреть свой гульфик.
Затемнѐнные окна не позволили мне сразу увидеть весящего на перекладине человека.
Им оказался бородатый дед, который весел на одной согнутой руке, в другой держал
надкусанную булку. Увидев моѐ смущение, дед весело сказал:
Не робей, спасай, вещь нужная.
Но я поспешил выскочить из зала. В школе потом, когда я с ним здоровался, он
всегда хитро улыбался и подмигивал.
Висеть на одной руке было “коронкой” Михаила Константиновича, чем он завоевал
уважение многих из нас. Он тоже меня отличал, как лыжника, и часто делал
поблажки, натягивая отметки до четвѐрки.
Уроки физкультуры всегда оставались желаемыми почти для всего класса.
Виталий Константинович, наш преподаватель, на уроках часто проводил разные
игры и соревнования, в которых участвовали и девочки тоже. Конечно, мальчишкам
всегда хочется отличиться при таком окружении. Вообще, физкультура во всей моей
жизни занимала много места. К тому времени я уже ходил с Остапой и Лѐвой
Малаховым во дворец Железнодорожника на спортивную гимнастику, зимой на
школьном дворе играли в хоккей, для чего старшие классы с Виталием
Константиновичем заливали каток, летом футбол, волейбол, лѐгкоатлетические
соревнования. В июле я и Дима с матерью уезжали в Крым на Чѐрное море и плаванье
всеми стилями мы с ним освоили неплохо. Но лыжи в школе оставались главным
видом спорта, что объясняется еѐ близким расположением к лесу. Уже с первым
снегом можно было прокладывать трассы, к нам иногда приезжали лыжники даже из
города. Лыжи мне удавались хорошо. Уже, будучи студентом последних курсов, я
случайно с друзьями зашѐл в школу посмотреть на стене фотографии прежних лет.
Среди них была и моя, снятая во время гонки с подписью: “Он бегал как лось”.
Запорожец, правда, тогда карандашом слово лось исправил на слово баран. Шутка шуткой, но такая замена, может быть, больше подходила в моѐм случае.

35.

В девятом классе некоторые мальчишки, в том числе мы с Запорожцем, были
некоторое время влюблены в Нели Владимировну – нового преподавателя английского
языка. Языком мало кому нравилось заниматься, но Нели Владимировна была
молодая, красивая и большой книголюб, поэтому приходилось иногда учить
английские слова, чтобы не выглядеть перед ней совсем тупым. Не могу ручаться за
своих друзей, но к чтению меня приспособили уже с раннего детства. Ещѐ в Казани
мать меня записала в библиотеку клуба Сталина, где каждые десять дней нужно
было менять книжки. Здесь же новая обстановка, насыщенная событиями не
оставляла время на чтение, кроме книг по программе. Но с приходом Нели
Владимировны многое поменялось.
Случилось это так. Переводили какое-то изречение Бернарда Шоу. Имя автора
вызвало шутки в классе.
Вы не знаете такого писателя? – спросила Нели Владимировна.
Мы притихли, а она вдруг покраснела. Не могу объяснить почему. Возможно, еѐ
смутило наше невежество, но это послужило своеобразным толчком к чтению книг
иностранных авторов. Мы с Запорожцем ходили к ней домой, брали две-три книги и
по очереди прочитывали их узким кругом желающих. Лидия Александровна знала об
этом, иногда на еѐ занятиях мы обсуждали некоторые из этих книг. Домашние уроки
я начинал с чтения, для чего клал книгу в несколько выдвинутый ящик письменного
стола. Если в комнату кто-нибудь заходил, ящик можно было задвинуть животом и
склониться над тетрадкой, лежащей на столе. По этой причине “уроки” приходилось
делать очень долго.
Пожалуй другие учителя мало входили в жизнь нашего класса и они не оставили
заметного следа в моей памяти.
Постепенно наша четвѐрка “мушкетѐров” стала обрастать одноклассниками:
Витя Северилов (Север), Малахов Толик, Першин Петя, Артур Тарасов и другие
потянулись; размещаться у Волка дома стало неудобно. Теперь многие встречи и
мероприятия стали проводиться в школе, которая стала для нас старшеклассников,
можно сказать, родным домом. Кроме литературного кружка, была художественная
самодеятельность, включавшая постановку пьес и хоровое пение. В школе
приходилось иногда проводить много времени, особенно в праздничные дни. Класс наш
отличался сплочѐнностью и активностью во всех этих мероприятиях. Мы по разным
поводам собирались у кого-нибудь в доме на вечеринки и праздники, где весело
проводили время.
Появлялись симптомы полового влечения. Хотя Валя занимала все мои мысли, я еѐ
очень стеснялся и поэтому избегал. Но вот Люду Таран я не стеснялся, любил с ней
танцевать и немного прижиматься. Конечно, это волновало, но Люда грустила по
Запорожцу, а он уже бегал к Лильке Матвиенко и подолгу “ошивался” у неѐ дома.
Нужно сказать, наши мальчишки были далеки от интима, даже в мыслях.
Исключением, возможно, мог быть только Запорожец. Эта тема оставалась
закрытой в кругу нашего общения, об “этом” было стыдно не только говорить, но
даже думать, хотя, воображение всѐ чаще рисовало волнующие ситуации и картины,
связанные с “этим”.

36.

В жизни семьи мне трудно что-либо выделить особенное. Люся переехала с мужем
в Москву, у Димы была своя жизнь, Володя совсем малыш при бабушке. Родители
тоже жили своей жизнью, связанной с работой в городе, куда нужно было долго
добираться, они ежедневно рано уходили из дома, приходили поздно. Много времени у
них занимал уход за садом, ремонт дома, где не редко приходилось и мне выполнять
какие-то работы. Обычно такие работы появлялись, когда нужно было уезжать куданибудь на велике в лес или купаться в Лозовеньки. Мать, не любившая безделье, сразу
находила работу: например, копать яму под уборную, колоть дрова, чинить крыльцо и
пр. Обычно, мы с друзьями втроѐм или вчетвером справлялись с заданием за короткое
время и могли уезжать хоть на весь день.
Последние школьные годы омрачились серьѐзной болезнью, о которой нельзя
умолчать, так как она внесла поправку в линию жизни и намечаемые планы.
В девятом классе в конце учебного года я стал отмечать постоянное недомогание
и рассеянность на уроках. Успеваемость заметно снизилась.
Черепинский, что с тобой происходит? – спросила однажды Антонина
Григорьевна. Класс затих, а я опустил голову и ничего не смог сказать.
Виталий Константинович тоже был недоволен результатами на тренировках.
– Скоро городские соревнования, а с твоим временем на десятке выступать не
имеет смысла, – говорил он не раз.
После очередной тренировки, ночью из горла пошла кровь. Отец тут же вызвал
скорую. Врач, осмотрев и прослушав, пошѐл на кухню писать приговор – туберкулѐз,
подозрения на диссеминированную форму, необходима срочная госпитализация. Я
слышал дрогнувший голос отца, спросившего о последствиях, и глухой голос доктора о
возможных вариантах. По художественным книгам мне уже было кое-что известно
об этой болезни, а ответы доктора ничего радостного не прибавили.
Через пару дней я уже был в лечебном отделении научно-исследовательского
туберкулѐзного института, в палате для тяжелобольных. Из девяти больных
шестеро имели диагноз, как у меня. В отделении было более 40-50 человек с разной
формой заболевания. Многие из них лежали подолгу, по месяцу и больше, некоторые
по второму или даже третьему разу. В нашей палатке размещались молодые ребята
несколько старше меня, любившие поговорить. В больничной обстановке быстрей и
больше узнаѐшь о болезни и лучше можешь представить своѐ положение:
диссеминированная форма туберкулѐза является наиболее опасной и отличается
быстротечностью. Одного мальчика вскоре после моего “поселения” унесли на
носилках и его больше мы не *видели.
Но это время совпало с началом внедрения новых средств лечения, многие больные
в то время оказался первыми пациентами. Через месяц моего пребывания в
институте состоялся большой консилиум в врачей, включая иногородних. Они
отметили эффективность новых средств, а меня в составе немногих таких же
больных там демонстрировали как показательный пример.
К этому времени я несколько повеселел, появились надежды на выживание,
записей уже никаких не делал и с аппетитом съедал всѐ, что тѐтя Вера приносила
почти каждый день (она жила недалеко от института). Меня перевели в другую
палату, а ещѐ через месяц выписали совсем с рекомендациями по питанию, а также

37.

строжайшим предписанием не переутомляться, не перегреваться, не
переохлаждаться и отправили на полтора месяца в специализированный санаторий в
Карпатах.
Болезнь во многом изменила мою привычную жизнь. Не знаю уж как, но матери все
же удалось уговорить директора перевести меня в десятый класс, который я
закончил, в основном, с тройками, кроме матеши, где по старой памяти иногда
удавалось проявить себя. Однако, в университет, на физмат факультет, где учились
сестра и брат, путь для меня был закрыт. Мать просительно и в то же время
настойчиво навязывала своѐ решение:
– Только строительный институт, это легче, а будущая работа на воздухе не
будет вредной для
твоих лѐгких.
_____________________________________________
*Этот отрезок времени памятен мне страхом за свою жизнь, рождаемый
больничной обстановкой и плохо скрываемыми переживаниями моих близких. Было
жалко всех, и себя в первую очередь, как когда-то, представляя своѐ падение с пятого
этажа. Только некому теперь для спасения закричать “да вот он я”. В то время я
начал записывать свои незрелые философские размышления о смысле человеческой
жизни. Через несколько лет эти записи пришлось уничтожить из-за опасения, что
их когда-нибудь кто-то может прочесть.
В строительном институте мать преподавала электротехнику, поэтому
поступление туда фактически было гарантировано. Для меня же было унизительным
и стыдно перед друзьями пользоваться “блатом”, но преодолеть напор матери,
несмотря на еѐ мягкий характер, никому не удавалось, тем более мне в моѐм
положении.
Так был определѐн мой профессиональный путь.
В десятом классе я уже не занимался никаким спортом и даже не ходил на уроки
физкультуры. Можете себе представить, что это такое для парня моего склада? В
силу обстоятельств я глотал книги одну за другой, какие были в доме, домашние
задания выполнялись в промежутках между ними. Впервые прочитал “Тихий Дон”,
который оставил сильные впечатления и который впервые заставил задуматься о
событиях на Дону во многом отличных от представлений, полученных из учебников
и ранее прочитанных книг.
Год окончания школы совпал с траурным событием – смерть Сталина. Всем
десятиклассникам по два человека пришлось стоять в почетном получасовом карауле
возле его бюста. Со мной в паре стояла Таня Томина. От волнения ли, или от
напряжения стоять по стойке смирно и смотреть неподвижно в одну точку Тане
стало плохо, и она упала прямо перед бюстом, потеряв сознание. Тогда волновались
многие люди, на улице иногда можно было встречать людей, которые не скрывали
своих слѐз. Многие и я в том числе со страхом думали: “Как теперь будем выживать
без вождя?” Что там впереди ждѐт нас? Появилось ощущение, что детство и
юность уходят, а взрослым становиться не хочется.

38.

39.

III. ДАЁШЬ ПРОФЕССИЮ
Несмотря на мой неважнецкий аттестат с тройками, вступительные экзамены я
сдал неплохо, матери даже не пришлось ничего предпринимать. Может быть, она
только так говорила. Во всяком случае, студентом я оказался успевающим. Волк
пошѐл в авиационный, Запорожец в автодорожный, а Остапа в университет на
геологический факультет. Мы стали реже встречаться, у каждого из нас появился
новый круг общения.
Начальные два курса можно считать общеобразовательными и о них нечего
вспоминать, кроме непривычной обстановки, связанной с посещениями лекций в
больших аудиториях и практических занятий в отдельных комнатах для каждой
группы.
Студентов никто не отмечал на лекциях, что позволяло их не очень внимательно
слушать, делая вид, что записываешь что-то, или читать что-нибудь не связанное с
темой лекции, и даже иногда с них *“плановать” в кино, или посидеть в кафе
небольшими компаниями. Настраивается на серьѐзные занятия при такой
обстановке не просто молодым ребятам, привыкшим к школьному контролю. Не
сразу начинаешь понимать, что здесь ты сам для себя осваиваешь специальность,
которая станет твоей профессией. Твоя успеваемость никого не волнует и, если не
успеваешь, появляются “хвосты”, с которыми оставаться очень не уютно.
Однако, на первых курсах активно работает комсомольская организация, которая
все же следит за успеваемостью студентов, проводит собрания по поводу различных
политических событий в стране, прилагает усилия для вовлечения студентов в
различные кружки и спортивные секции, выезды в колхозы тоже в обязанности
комсомольской организации курса, которые работают через комсомольские ячейки в
группах. На первом курсе эта должность досталась мне, как успевающему студенту.
Но я по-прежнему оставался под наблюдением диспансера и спорт для меня был
закрыт, хотя на занятия по физкультуре я ходил, не посвящая в это родителей.
Летом Волк, Остапа и я поехали на море без родительского надзора, как
взрослые люди. Возле Туапсе, в селе Ново-Михайловское, мы сняли комнату у дедарыбака, бывшего фронтовика. Два его сына погибли на фронте, о них он никогда не
говорил. Возможно, по этой причине они с бабкой к нам привязались, как и мы к ним.
Бабка часто варила нам уху на обед или жарила рыбу и вначале говорила:
– За это денег не надо, ешьте.
Рядом на берегу был дом отдыха харьковского политехнического института, где
оказались свободные дешѐвые места для студентов, о чѐм сообщил сам дед.
Как-то бабка зашла и сказала:
– - Дед не велел брать с вас деньги, боится, что вы уйдѐте.
Не уйдѐм, – лаконично заверил Волк, и мы **остались.
Дед был не очень разговорчивый, иногда ругался с бабкой, но был добрый и любил
нас о чѐм-нибудь расспрашивать, сам рассказывал мало. На берегу стоял сарай
рыболовецкой бригады, где дед часто копошился возле лодок. Ему нравилось иногда в
присутствии других рыбаков загружать нас работой и учить “уму разуму”, поэтому

40.

приходилось не раз развешивать сети для просушки или помогать конопатить лодки.
Нам самим иногда казалось, что мы его дети. Он нас никогда не ругал, даже не
повышал голос, но однажды изменил своей манере и сильно разозлился.
Тот день хорошо запомнился. Был семибальный шторм, и никто не купался, а мы с
Остапой полезли. Не буду описывать свои ощущения от такого купания, словами не
опишешь. Здорово! Но с моря увидели бегающего на берегу и размахивающего руками
деда, подумали, что-то случилось и поплыли назад.
______________________________________________________
*”Плановать” означает сбегать, то есть пропускать лекции
** Перед отъездом бабке пришлось деньги отдавать втихоря от деда, жили они бедно
и постояльцы обходили их дом. В последующие годы к ним стали ездить и наши
некоторые одноклассники, Витя Северилов и Петя Першин. Витя нашѐл в
Михайловке себе невесту, ставшую женой.
А когда выбросились волной на берег, пришлось улепѐтывать от разъярѐнного деда,
который погнался за нами с веслом. Думаю, если бы догнал, огрел бы. Дома нам тоже
досталось пара крепких слов, а бабка утром приходила объясняться, сказала:
– Дед за вас сильно испереживался, целую бутылку с вечера принял.
Деда понять было не трудно, поэтому свою вину с Остапой целый день старались
загладить, ремонтируя забор. Волку деваться было некуда, он тоже работал.
Валяться на берегу днѐм было скучновато, но вспоминается один забавный эпизод.
По берегу в поисках партнѐра по шахматам часто ходил молодой парень, студент
политехнического института – политех. У меня был тогда третий разряд, но я ему
быстро проиграл, у него оказался первый. Случайно подошѐл Волк и стал играть
вместо меня. После двух проигранных партий студент спросил:
– У тебя какой разр?
- Нет у меня разряда.
- Не может быть, – не поверил студент (его звали Лѐва).
После этого он ещѐ несколько раз появлялся с доской под мышкой, чаще всего
проигрывал и однажды неожиданно исчез. Мы с Остапой всегда над ним издевались,
ведь у Волка и в самом деле разряда не было. Он не хотел оформлять себе разряд, хотя
в школе иногда приходил в шахматный кружок и у всех выигрывал. Приятно было,
что “мы вздули Лѐву”, нам, лысогорским хлопцам, не нравился он за манеру
выражаться вычурно грамотно и умно. С такими почему-то всегда хотелось
разговаривать лаконично и грубо.
Политехи считались более развитыми, чем строители или геологи. Для самолюбия
не очень комфортно сознавать себя второсортным, особенно, когда какой-нибудь
умник в доме отдыха на вечерних посиделках выступал перед девочками с изысканной
речью или читал стихи. В таких случаях мы почти демонстративно уходили.
Посиделки на высоком берегу, круто обрывающимся к морю, собирали много ребят,
любивших допоздна петь под гитару, где мы тоже часто скромно сидели как
слушатели.

41.

Зато за пару часов до ужина мы с Остапой резались в волейбол и были на высоте,
позволившей завести много приятелей. Волк плохо играл в волейбол, но хорошо болел
за нашу команду.
Постепенно многие ребята становились своими и мы уже отмечали внимание к
нам некоторых девчонок. А когда Остапа как-то раз взял в руки гитару, даже мы с
Волком удивились его исполнительскому уровню. Вот так Остапа-тихушник! Когда
успел так насобачиться? Думаю, тогда наша маленькая компания стала сразу
заметной и желанной на площадке. А в трѐхдневный поход в горы с нами уже
просилось несколько ребят и девчат, но пошли только две подружки Лена с Олей –
студенты ЭМС. Они, правда, были немного старше нас.
Поход, пожалуй, был самым памятным событием лета. Впервые глазами
взрослеющих людей мы увидели и оценили красоту ущелий, перевалов, величие
снежных пиков вдали. А для нас с Остапой ещѐ потому, что рядом была “маленькая”
Лена, небольшого роста, хрупкая, но всегда озорная и весѐлая. Наша маленькая
компания очень сдружилась за время похода. В последний вечер мы все вместе лежали
на берегу моря до полной темноты. Я лежал на спине, а Лена рядом на животе. И
вдруг она быстро наклонилась ко мне и поцеловала в губы. От неожиданности я
застыл, мысли смешались. Не знаю, видел ли это кто-нибудь, но мы продолжали так
лежать ещѐ минут десять, пока нас не высветил прожектор *пограничников со
сторожевой вышки. В эту ночь я заснул только к утру.
На следующий день Лена с Олей отплывали на катере до Туапсе, а мы их
провожали. В первый
____________________________________________
* Ночью на пляже не разрешалось находиться.
раз я испытывал такое сильное влечение к девочке, или, точнее сказать, к молодой
женщине. Тогда, прощаясь, мы смотрели друг на друга и разговаривали взглядами, но
так и не сказали ни слова. После их отъезда стало тоскливо, новая смена совсем не
интересовала, захотелось домой.
Волк с Остапой, как и я, на половые темы никогда не разговаривали. Наши
романтические представления об этом формировались под влиянием советских книг,
в которых влечение к женщине всегда увязывалось с другими положительными
чертами героев: честью, совестью, правдивостью, верностью и пр. Я уверен, мои
друзья, как и я, всегда боялись с девчонками поддерживать постоянное знакомство,
ведь под этим могло подразумеваться сближение. Через какое-то время девчонки
становилась не интересны, а предполагаемые обязательства тяготили, хотелось
свободы. Но мне в Михайловке пришлось испытать более сильное влечение, чем
прежде, которое долго оставалось в памяти. Трудно предположить, чем оно могло
кончиться, если бы мы не разъехались. Хорошо, что так получилось.
Ну, а что же с моей болезнью? Я о ней просто забыл, точнее, не хотелось думать.
Хуже себя чувствовать не стал, хотя и перегревался на солнце, мѐрз в горах ночью,

42.

уставал физически и питался, как получится. Жизнь такая мне нравилась, и от своих
желаний отказываться не хотелось. Дома по приезде перечитал свои записи и сжѐг,
решил, что такие сопли не достойны парня, каким хотелось себя видеть. Пусть
будет, как будет.
После того, как я на занятиях по физкультуре пробежал стометровку за 12,1 сек.,
преподаватель пригласил в секцию десятиборцев, которую он сам вел. С такой
скоростью среди десятиборцев-студентов почти никто не бегал, комплекция тоже
подходящая для метателя и я отказываться не стал. Родителям говорить об этом
посчитал не нужным, тем более на последнем осмотре отмечались положительные
сдвиги. Теперь я стал нормальным студентом, равным среди равных. Но это не всѐ.
В начале семестра мы, несколько человек из группы, “сплановали” с лекции и
засели в кафе-мороженное. Шутки, смех, как всегда, каждому хотелось рассказать
свои летние истории. Мои рассказы о походе на Кулхорский перевал и ночѐвки в диких
ущельях оказались необычными, все слушали с интересом, много вопросов было о
Михайловке, доме отдыха политехов. Виталька Сивак слушал меня с хитрыми
ухмылками, но потом сам стал рассказывать о своих летних приключениях. И это
оказалось нечто необычное. Сивак описал жизнь альпинистского лагеря на Кавказе,
куда он попал по бесплатной путѐвке, восхождения на настоящие снежные вершины
по руководством инструкторов, о новых своих друзьях, с которыми ходил в связках и
весѐлое времяпровождение на берегу Чѐрного моря по пути домой.
Мы умирали от смеха, слушая его рассказ, как они всем отделением подбирали
маленькой студентке из Москвы тяжѐлые, подбитые железными триконями
ботинки (в лагерь она приехала в босоножках), и еѐ горестные возгласы во время
походов и ночѐвок на леднике:
А мама думает, что я отдыхаю.
Или как они в своѐм отделении вначале договаривались вместо *“камень”
кричать “стоун”, по-английски. Другая девчонка на несложной скальной стене
случайно сбросила небольшой камень и, растерявшись, не могла сразу вспоминать
английское слово. Вспомнила, когда камень попал в голову инструктора.
Стоун, – закричала она.
Я тебе дам стоун, твою мать, – заорал рассвирепевший инструктор.
Эту девушку хотели потом отправить совсем из лагеря, но пожалели. Всѐ это
Сивак изображал
________________________________________
* Если из под ног срывается камень, об этом следует предупреждать ниже
идущих криком “камень”.
в лицах, со свойственным ему хохляцким юмором и комментариями. Фраза “мама
думает, что я отдыхаю” вошла потом в обиход нашей группы.

43.

Думаю, с этого момента, мои жизненные ориентиры во многом претерпели
изменения. *Сивак учился плохо, всегда оставался под угрозой отчисления, поэтому,
как комсорг, но больше как его товарищ, я проводил с ним работу, точнее выполнял
вместе с ним различные учебные задания и помогал делать курсовые проекты. Без
стипендии ему приходилось туго, тем более, из деревни от бабушки не приходили
деньги, только редкие посылки с едой. Ребята в общаге поддерживали его кто, как
мог, я даже часто отдавал часть своей стипендии и карманные, поскольку почти в
них не нуждался. Бабушка всегда в сумку мне вкладывала бутерброд перед уходом из
дома. Много времени после лекций я проводил в общежитии, в комнате Сивака и
часто расспрашивал об альпинистском лагере.
– Хочешь поехать в лагерь, – спросил он меня однажды, когда мы были одни.
Хочу.
Посиди здесь немного,– и ушѐл.
Минут через десять заходит незнакомый парень, несколько постарше нас с
Сиваком. Мне показалось, что где-то я его видел раньше.
Ты в альпинисты просишься?
Ну, я.
Ну-ка встань.
Я встал. Он обошѐл меня, потрогал руки, плечи, даже заставил открыть рот,
проверил зубы, потом кивнул мне головой и ушѐл.
Чеканутый какой-то, – подумал я.
Пришѐл Сивак и прямо от двери сказал, что путѐвку мне дадут, но к весне нужно
будет сдать физнормативы, а осматривал меня сам председатель альпсекции
института :**Гена Лаврик. Так был сделан первый шаг в неведомый мне тогда мир
альпинизма, о котором следует рассказать в отдельной главе.
Занятия в институте никогда не увлекали большинство студентов, очень
немногие проявляли интерес к профессии. Почти все мы пришли с психологией
школьника, требующей определѐнной перестройки, особенно на младших курсах. На
лекции ходили по обязанности, часто не конспектируя их, чтобы сильно не
напрягаться.
Напрягаться нужно было только на практических занятиях и при выполнении
курсовых работ, но в большинстве случаев приходилось разбираться по учебникам,
или пользоваться конспектами лекций дисциплинированных студентов. Сложными
для большинства студентов на младших курсах считались математика,
теоретическая механика, сопромат; дальше следовали строительная механика,
теория упругости. Все эти предметы мне, наоборот, нравились, и я числился
успевающим студентом. Правда, брат, когда я карпел над каким-либо заданием,
часто трепал меня по моей коротко стриженой причѐске и говорил:
– ***Хиси-писи-нарком-строй.
Ведь для брата, будущего физика, мои предметы представлялись игрушками, в
сравнении, например, с теоретической физикой, или квантовой механикой. У него на
факультете училась самая талантливая молодѐжь. По крайней мере, так мне
казалось.

44.

_______________________________________________________________
*Сивак вырос без родителей, погибших в партизанском отряде, у него была только
бабушка где-то в Сумской области
**Гена Лаврик в то время был студентом четвѐртого курса архитектурного
факультета и имел первый разряд по альпинизму. Со временем он выполнил
норматив мастера спорта и занимал должность главного архитектора Киева,
защитив перед этим докторскую диссертацию
***ХИСИ- Харьковский Инженерно-Строительный Институт
На старших курсах из любимых предметов, пожалуй, следует назвать курс
металлоконструкций, читаемый замечательным преподавателем, опытным в
прошлом проектировщиком, который с удовольствием общался со студентами и сам
увлечѐнный процессом преподавания, увлѐк многих из нас этой наиболее сложной
областью строительства.
Большая часть дисциплин рассматривалась большинством из нас как груз, который
необходимо вовремя “столкнуть” и остаться успевающим студентом, то есть
получать стипендию (стипуху). О будущей специальности думать не хотелось, она
плохо представлялась и лишь стала вырисовываться после двух производственных
стажировок, называемых практиками. Для меня одна из них была под Тулой, где на
строительстве элеватора работало несколько наших групп с курса. Вторая в
*Дашкесане на Кавказе, куда мы отправились только вчетвером, включая Сивака и
**Лѐню Константинова, на строительство металлорудной обогатительной
фабрики. Студентов обычно брали на стройку в качестве бесплатных рабочих, но мне
нравилось ощущать себя работягой на монтаже металлоконструкций, да ещѐ на
большой высоте. А деньги, как известно, можно заработать на железнодорожной
станции, разгружая вагоны.
Студенческие годы – это лучшие годы молодых людей, когда они ещѐ не связаны
бытовыми проблемами и семейными обязательствами. Будущее мало тревожило, мы
жили настоящим. Сознавать себя студентом было приятно, люди студентов
уважали и жалели, об их бедности сочинялось много историй и анекдотов, из
которых создавался определѐнный образ молодого умного бедняка.
Здесь уместна история нашего с Сиваком возвращения с тульской практики на
крыши пассажирского поезда. У него не было денег на билет, а я поехал, как говорят,
за компанию, ехать-то всего одну ночь. Свой нехитрый багаж мы пристроили с
Лѐней, тоже практикантом, который не захотел поддержать компанию и ехал в
купе того же поезда. В темноте уже на крыше нам пришлось познакомиться ещѐ с
одним пассажиром, молодым симпатичным парнем лет двадцати. У него оказалось
байковое одеяло, которое спасало нас от холодного ветра, а его рассказы о зеках и
порядках в зоне помогали бороться со сном. На коротких остановках, чтобы не
обнаружить себя при свете фонарей, приходилось спускаться на землю, однако, под
Харьковом нас все же заловили два милиционера. “Бедных студентов” отпустили

45.

сразу, посмотрев на наши студенческие билеты, а парня увели для выяснения
личности. Так что студентом, решили мы тогда, быть не так уж плохо.
Мои увлечения касались спорта. В десятиборцах долго я не задержался, пошѐл на
волейбол, но на третьем курсе вместе с Остапой, хотя он учился в университете,
пришли в секцию бокса нашего института. Это была наиболее многочисленная
секция, в которую уже не брали никого. Тренер Сергей Середенко нам сразу отказал и
мы с Остапой молча пошли из зала.
А какой вес? – спросил он нас вдогонку.
Мы, конечно, не знали свой вес, переглянулись и пожали плечами.
А ну, иди на весы, – сказал он мне.
После взвешивания Середенко нас принял обоих: мой вес превышал 81кг, а это уже
тяжеловес, что большая редкость. У Остапы был немного поменьше. Все же
Середенко остался нами обоими доволен, но ещѐ больше расположился, когда
записывал фамилии. Оказалось, он знал моего отца в молодые годы, оба были тогда
беспризорниками и даже не раз дрались.
__________________________________________
*Туда мы с Сиваком просились с целью отправиться после в альплагерь, не заезжая
домой..
** О нѐм будет сказано несколько ниже
Главным увлечением для меня стал альпинизм, привлекавший своей
коллективностью и доступностью любому человеку. Для тех, кто ходил в
альпинистах не один год, он становился в каком-то смысле *спортом, в котором
ценилась физическая подготовка, поэтому многие альпинисты одновременно
занимались, как я, в других спортивных секциях.
Альпинисты периодически собирались на городской Федерации для обсуждения
проведенных и планируемых мероприятий, различных текущих вопросов и просто для
общения. Каждый год в первомайские праздники секции всех ВУЗ’ов выезжали на р.
Донец, где в палаточном лагере проводили три дня. Впервые я туда попал
необученным новичком, плохо представлявшим обстановку и правила поведения.
Однако, проблем никаких не оказалось, было ощущение, что все давно знакомые
друзья-товарищи, независимо от того, новичок ты или разрядник, или даже
инструктор. Эти необычные три дня пролетели как один: игры, шутки, громкий
заразительный смех, пляски у большого костра и песни под гитару. Особенно
нравились мне раннее не слышанные песни о горах и альпинистах, весѐлые и грустные,
одна из которых произвела тогда впечатление:
Ваш хвалѐнный Кавказ не обитель чудес,
А бульвар, где пижоны гуляют,
То ли дело подходов нетронутый лес,
Неприступная высь Гималаев.
Вот сюда ты привѐл свой хвалѐный отряд,
С стопроцентным смертельным исходом,
Ты бы знал, что твой труп никогда не найдут,
если вздумаешь ты оступиться.
и. т. д.

46.

Эту песню пел **Вадим Карась, студент политехнического института и уже к
тому времени инструктор ***альплагеря “Накра” на Кавказе.
Я иногда в полу шутку говорил, что из-за этой песни пошѐл в альпинисты. Но,
возможно, она какую-то роль сыграла. Скорей всего, тогда хотелось быть таким же
весѐлым и смелым парнем, как Вадим, чтобы на меня так же, как на него, смотрели
девчонки и уважали парни.
В том же году летом я впервые попал в альплагерь “Накра”, который располагался,
можно сказать, в сердце Кавказа – Сванетии, где живѐт гордый народ прирождѐнных
горовосходителей. Красоту сванских гор описать невозможно, еѐ нужно увидеть и
почувствовать.
Но начинающие альпинисты не сразу могут оценить всѐ виденное, привыкнуть к
трудному распорядку лагерной жизни, жѐсткой полувоенной дисциплине, нагрузкам во
время занятий и
перевальных походов. Иногда, шагая за инструктором и мечтая о глотке холодной
воды, злишься, когда он перешагивает чистый ручеѐк, вместо привала. Ему неплохо с
лѐгким рюкзачком, в то время как ты в три погибели сгибаешься под своим тяжѐлым.
В эти минуты думаешь:
– Пропади он пропадом этот альпинизм. Как было бы хорошо сейчас на
черноморском пляже поваляться в песке и побултыхаться в тѐплом море. Кому
нужны эти истязания?
Но рядом идут такие же ребята и девчата, всем трудно и сопли твои никто не
поймѐт.
__________________________________
*Спортивные разряды присваиваются по количеству восхождений определѐнной
сложности
**Вадим Карась погиб при восхождении по стене на вершину Донгузарун, там же на
Кавказе, которую они проходили в связке с братом.
***Альплагерь “Накра” числился на балансе политехнического института.
Начальником учебной части лагеря был по совместительству преподаватель
института доцент Н.Борушко.
На утреннем построении перед завтраком дежурный инструктор обычно читал
распоряжение начуча (начальника учебной части) о распорядке дня для отрядов
новичков, значкистов и разрядников. Инструкторы строго следили за выполнением
этих распоряжений, нарушение которых грозило наказаниями вплоть до отчисления
из лагеря. Иногда тебя угнетает мысль, что ты несвободный человек, обязанный
выполнять чью-то недобрую волю под постоянным страхом быть наказанным.
У разрядников жизнь представлялась более свободной. Они сами планировали свои
восхождения и формировали спортивные группы. Инструктор или командир их
отряда только оценивал своих подопечных по спортивной квалификации и следил за
обеспечением средств безопасности. Разрядники были уважаемые люди, особенно те,
которые возвращались с покорѐнных вершин, когда весь лагерь выстраивался ради
них, чтобы поздравить с победой.

47.

Правда, в дни отдыха и свободное от занятий время в лагере находиться всегда
интересно и весело. На первенство лагеря проводились соревнования по волейболу,
мини футболу, вечером в клубе азартно играли в доп-доп, у костра часто пели песни
под гитару. Многое из того, что рассказывал Сивак, довелось увидеть и услышать,
включая необычные шутки-розыгрыши.
Например, украденные женские принадлежности и развешенные ночью на
снарядах спортивного городка, где на утреннем построении выстраивался лагерь, и
смущѐнные девчонки, под смех и шутки, собирающие свои вещи. Виновникам этой
проделки, ребятам из отряда разрядников, потом записали выговор в альпинистские
книжки, а книжка – это лицо альпиниста.
Конечно, такие шутки позволяли себе только разрядники. В другой раз, помню, в
день отдыха под их руководством мы, несколько новичков, ловили поросѐнка. Если вам
не приходилось это делать, то должен заверить, что это не лѐгкое занятие.
Поросѐнок быстрый и гладкий легко выскальзывает даже, если его схватишь, поэтому
бегающая за поросѐнком толпа представляла очень забавную картину. Но, главное, я
не сказал, для чего это делалось.
Цель заключалась в том, чтобы подшутить над одним *“керосинщиком”, который
приходил поздно после отбоя, когда уже в лагере выключали свет. Пробираясь в
темноте он невольно будил товарищей. В “Накре” участники размещались в
деревянных домиках на восемь человек и спали в своих спальных мешках на
деревянных лежанках. Поросѐнка запихали в мешок “керосинщика” и, как не странно,
он согрелся и затих. В маленьком домике-палатке тогда затаилось человек двадцать,
ждали развязки. В тот раз “керосинщик” пришѐл несколько раньше обычного и,
стараясь не топать, подошѐл к своему месту. Как рассказывали очевидцы, они
услышали шѐпот:
Маша, это ты?
Видимо, он в тот момент ощупывал свой мешок. Поросѐнок (по совпадению его
звали Машка) дѐрнулся и с визгом выскочил из мешка, а затем и из палатки, сильно
напугав “керосинщика”. Все мы, даже спавшие в отдалѐнных палатках, проснулись от
взрыва смеха и повыскакивали, не соображая, что происходит. В лагере включили
свет, пришѐл дежурный инструктор и немного позже начуч Борушко. Шум-гам улѐгся
нескоро, сон был надолго нарушен.
Для нас новичков всѐ разъяснилось только на утренней линейке. Виновников
наказали внеочерѐдным дежурством на хоздворе, но во время объявления приказа было
много смеха тоже, даже Борушко улыбался.
Припоминаю ещѐ один момент, когда опять же разрядники, по пять человек в
команде, играли
в клубе в “доп-доп” на вылет. Побеждѐнные, независимо от того, парень или девушка,
становились на четвереньки и возили сидящих на себе победителей по залу. Среди
зрителей была группа немецких туристов, которые вместе со всеми громко смеялись
над игрой и наказанием, а

48.

_________________________________________
*”Керосинщиками” в лагере называли тех, кто бегал после отбоя к девчонкам.
один из них временами буквально падал на спину и от припадка хохота дѐргал ногами,
из-за чего все остальные смеялись ещѐ больше.
Зачѐтное восхождение досталось мне нелегко. В нашем отделении из 8 человек
было 4 девушки, поэтому основной груз инструктор распределял *ребятам. В пути я
шѐл либо сразу за ним, либо первым, если он отходил в сторону, и приходилось быть
всѐ время на виду, показывая, какой ты из себя петух. Поэтому, когда мы зашли на
вершину, из-за усталости я не ощущал особого подъѐма, хотя увиденное заслуживало
восхищения.
Удовлетворение пришло после возвращения в лагерь. Тогда на торжественной
утренней линейке зачитали приказ о награждении участников восхождения
значками “Альпинист СССР I ступени” и каждому Борушко при вручении пожимал
руку, а потом поздравил будущих альпинистов, как он сказал, с началом спортивной
биографии. Не знаю, кто из нас планировал продолжение такой биографии, скорее,
мы испытывали радость от благополучного завершения смены, и что не опозорились,
вынесли трудности походной жизни.
Общие трудности обычно сплачивают людей, у меня появилось много друзей из
разных городов. На перевалке в Сухуми, где собираются альпинисты из разных лагерей,
мы держались вместе: купались в море, насыщались фруктами и даже пили в
погребках – забегаловках знаменитую Хванчкару, ставшей тогда первой моей пробой
настоящего вина, раньше пить не приходилось.
К этому следует добавить приключения по дороге домой. Четыре дешѐвых билета
на пароход до Сочи позволили нашей группе 12 человек попасть на **палубу и плыть
до Ялты почти два дня, ведь палубные билеты в пути не проверяются. На палубе
значительно интересней, чем в душной каюте, тем более бассейн в полном нашем
распоряжении. Когда приходила купаться наша шатия-братия в порванных
ковбойках и изношенных кедах, солидные пассажиры старались не мешать. Ну, а из
Ялты, где мы расстались, в Харьков я без труда добрался рейсовым автобусом.
Альпинистский лагерь для новичка представляет большое событие, которое во
многом влияет на представления о жизненных ценностях, на мнение об окружающих
людях, и даже на собственные манеры поведения. Осознавать это пришлось не сразу,
пожалуй, только к весне, когда вновь потянуло в “синие горы” к бескорыстным
друзьям, всегда готовым поделиться с тобой последним, как в песне – “краюху хлеба и
ту пополам”. Ты теперь, как они, не можешь бросить друга в трудностях, тем более
в беде. Ты познал нечто большее, что дано не всем, и можешь преодолевать то, что
не могут ***многие. Бацилла странствий, как я почувствовал, уже начинает
поселяться в душе, и захотелось вытащить из кладовки свой рюкзачок, потрогать
свои “альпинистские шмотки”: свитер, рукавицы, связанные бабушкой носки, шапку
и добавить купленный у приятелей Сивака карабин.
Новое увлечение не прибавило интереса ни к занятиям в институте ни к
профессии в целом. Будущее представлялось смутно, большинство студентов о нѐм
редко думали. Студенческая жизнь стала привычной: занятия, зачѐты, экзамены.

49.

Свободное от занятий время тоже предельно занято тренировками, соревнованиями,
студенческими вечерами, театры, симфонические концерты
в филармонии и прочее, даже со школьными друзьями нет времени встречаться. На
девчонок времени не хватало тоже, о них можно было только фантазировать
_________________________________________
*О своей болезни я, естественно, никому не рассказывал.
**Первые четверо, пройдя пропускной трап, передавали билеты следующим в стороне
от трапа.
***Такое самомнение характерно для молодых людей, ещѐ не представляющих всего,
что может быть связано с горами, но жаждущих чего-то необыкновенного.
В студенческую жизнь входили колхозные эпопеи, военные лагеря, работы на
железнодорожных станциях по разгрузке песка, цемента и пр. Последнее я делал за
компанию, в деньгах особой нужды не было. Для колхоза нас освобождали даже от
занятий, наша группа в полном составе два года подряд дней на 20 выезжала на уборку
урожая. Последний раз из этих 20 мне пришлось 12 дней проваляться в местной
больнице в результате огнестрельного ранения, полученного от сторожа на
колхозной бахче. Это ЧП в студенческом колхозном движении было придано широкой
огласке, но домой я ничего не сообщал. Мать обо мне узнала только, когда я вернулся.
Она сказала, что если бы известие о моѐм ранении пришло раньше, это могло бы еѐ
убить, так как ей пришлось улетать в это время в Москву, где тоже в больнице в
тяжѐлом состоянии находился брат Дима. Бедная наша мамка. Она никогда нас не
ласкала, но мы дети не сомневались в еѐ готовности жертвовать ради своих детей
собой. Дети, особенно мальчишки, редко ценят своих матерей при жизни, слишком
они поглощены своей собственной жизнью.
Большой крен в моих оценках происходящих в стране событий и людей, с кем
приходилось общаться, во многом происходили под влиянием альпинистской среды.
Семейная родословная и воспитание с раннего детства формировались идеологией
обязательной для всех, поэтому вступление в партию для меня оставалось делом
времени. Нетрудно представить реакцию людей, осознающих несоответствие
идеологии с действительным государственным устройством, нелепость которого
стало проявляться вследствие партийных “курсов” после смерти Сталина. Мне, повидимому, тоже пришлось бы делать выбор между благополучием и совестью,
которую в нас воспитывали с самого раннего детства. В таком варианте был вполне
реален плохой исход с последствиями.
Но после лагеря в сознании постепенно начали происходить изменения, вначале
даже неосознанные. Молодые люди в условиях свободной природы невольно ощущают
себя как часть этой природы, и потому тоже свободными в своих суждениях о
миропорядке. В этих условиях допускаются любые разговоры на общественнополитическую тему, без опасений за последствия: можно сомневаться в
достоверности исторических событий, поносить вождей, петь запрещѐнные песни,
рассуждать о возможных переменах. Идейные убеждения не отражались на
взаимных отношениях, здесь учили приспосабливаться и выживать в условиях
природы, полагаться на товарища. Поэтому уважением в горах во все времена
пользовались те, кто обладал мастерством и опытом горовосхождений.

50.

В студенческой среде многих городов в те годы появлялись негласные общества,
провозглашавшие свободу мнений и взглядов. Ребят этих обществ отличала
потребность демонстрации своих взглядов с критикой существующих порядков в
государстве. Они тоже, как иногда и мы в горах, обсуждали те же проблемы, но рано
или поздно попадали под наблюдение соответствующих органов и подлежали
наказаниям: чаще всего исключению из ВУЗ’ов, реже – арестам.
Обсуждать политические вопросы без ссылок на партийные установки в условиях
города долго оставалось небезопасным, тем более в таких негласных кружках. Даже
между собой студенты опасались говорить на политическую тематику.
Вот пример. Целинная эпопея совпала с моей практикой в Туле. Я помню, как на
нашей станции остановился поезд с целинниками. Мы со своим однокурсником
случайно там оказались, но постарались быстрей убраться, когда увидели, как
поголовно пьяные целинники громили винные киоски. Приятель об этом красочно
рассказывал нашим студентам в общежитии (мне и добавить было нечего), а уже
после приезда в Харьков однокурсник за это был на год отстранѐн от занятий. Кто
донѐс, даже представить не мог, но урок извлѐк.
Дима тоже мог пострадать за связь с молодѐжной организацией “Синея лошадь”,
если бы его не “отмазал” наш дядя-герой войны. Но выговора избежать в личном деле
всѐ же не удалось, правда, по другому поводу.
В то время во всех организациях и учебных заведениях осуждали группу
оппортунистов “Маленков, Молотов, Коганович и примкнувший к ним Шепилов”.
Дима на общем собрании факультета встал и сказал:
Как же так, всю жизнь они были для нас вождями, а теперь оппортунисты? Я
этого не
понимаю.
Непонимание линии партии тогда чаще всего заканчивалось отчислением из
Университета, а не выговором. Но Диме опять повезло.
Новый круг общения, связанный с горами, уводил таких как я молодых людей от
политических проблем, как менее значимых для честной жизненной позиции. С
некоторых пор, многим нам казалось, горы стали вожделенной целью, которая
поддерживалась на протяжении учебного года общением альпинистов города. Часто
проводились соревнование по технике лазания, кроссы, лыжные соревнования, где
выступали, кто хотел, и просто выезды на природу.
За время учѐбы мне удалось побывать ещѐ два раза на Кавказе и один раз в
Карпатах перед дипломным проектом. Это вышло случайно. Преддипломная
практика моя проходила в институте Проектстальконструкция и начальник
отдела, он же руководитель дипломного проекта, вместо зарплаты, отпустил в
недельный отпуск. Но из отпуска я вернулся только через две недели после лыжных
походов в Карпатах. Там оказалось много ребят, знакомых по Кавказским лагерям, и
мы хорошо провели время.
Когда я появился в отделе, начальник, бегло глянув на меня, строго спросил:
Где был? Почему опоздал?
Болел, – ответил я, не подумав
Он, ещѐ раз взглянув на моѐ загорелое лицо, негромко сказал:

51.

Иди в коридоре постой, придумай что-нибудь получше.
После десятиминутных раздумий мне ничего не оставалось, как рассказать всю
правду. Начальник был хороший мужик, злобиться не стал, но предупредил:
На диплом осталось с гулькин нос, если не успеешь, напишу на тебя докладную
в деканат.
Деваться некуда, пришлось упираться, в результате дипломный проект получился
неплохой.
Успевающим студентам предоставлялась возможность в первую очередь
выбирать место будущей работы. В деканате мне предложили несколько мест, в
том числе в Харькове, по заявке моего руководителя по диплому. Но душа рвалась в
дальние края, хотелось посмотреть мир. К этому времени мне было кое-что известно
об Алма-Ате, расположенной у самых гор и я попросил декана, бывшего фронтовика и
хорошего дядьку, чтобы меня направили туда.
– Тогда жди, – сказал декан, – пока такой заявки нет, но, возможно, будет.
Ждать пришлось долго, уже многие направления разобраны, в Казахстане
оставалось нескольких городов, включая Караганду. Караганда так Караганда, но
когда я пришѐл в деканат, секретарь ещѐ от двери радостно сообщила:
Вам повезло, Алма-Ата пришла, какой-то ГПИ. Зайдите к декану.
Когда я зашѐл он спросил:
Почему так упорно рвѐшься в Алма-Ату?
Хочу повышать квалификацию, буду заочно учиться на мехмате. В Харькове
заочного
отделения нет, а там в Университете есть.
Что я ему мог ответить? Что там горы? Или, что я своѐ назначение
рассматриваю как путешествие, хоть и длительное? Всѐ равно рано или поздно
возвращаться придѐтся в Харьков, жизнь в другом городе даже не пытался
представить. Непонятной оставалась сама организаци, обозначенная как *ГПИ.
Возможно, что-то связанное с органами безопасности, вырваться будет не просто.
Ну, где наша не пропадала? Дело сделано, а “война план покажет”. Так линия моей
жизни дала крутойвираж.
Дома по этому поводу был “серьѐзный” разговор, поскольку из детей оставался
маленький Володя, а родители уже были не молодые. Обстановка в доме, можно
сказать, была траурная, но несколько улучшилась, когда пришѐл Остапа и сообщил,
что тоже распределился в Алма-Ату.
С отъездом мы задержались на целый месяц каждый по своим **причинам, но
проводы были общими. Родители провожали нас на вокзале последними
напутствиями. Говорили много обо всѐм и все, но я навсегда запомнил только мамкин
наказ, когда она почти побежала за отъезжающим поездом и вдруг крикнула:
– Сынок, никогда не зарься на деньги-и!
Через много лет, когда я рассказывал Диме о своих проводах, он обронил фразу:
– Наша мамка святая.
Я понял, что он этим хотел сказать, но разговор на тему о матерях тогда не
поддержал. Наверное, большинство матерей можно было бы назвать святыми, жаль
только, такие мысли приходят детям с опозданием.

52.

Путешествие к месту назначения длилось 9 дней с пересадкой в Москве, где мы
провели три дня. В нашем распоряжении была квартира Люси, она в это время с
семьѐй отдыхала в Крыму. Мы же с Остапой болтались по городу, чаще вместе с
Волком, который из-за нас пропускал свою практику на авиационном заводе, много
говорили и планировали своѐ будущее. Накупили ещѐ много пластинок с классикой в
добавление к тем, что уже были, пришлось из-за этого даже оставлять часть
личных шмоток у Люси.
В Алма-Ате меня разместили в двухэтажном доме рядом с институтом. Целая
комната в трѐхкомнатной квартире. Институт располагался в таких же домах,
несколько перепланированных под производственные помещения.
Остапа со своим руководством не встретился и ночевал два дня со мной. В первый
же вечер мы познакомились с девчатами Ниной Мелешко и Галей Заставецкой, тоже
молодыми специалистами из ***ХИСИ, и поехали на автобусе в кино. Тогда мы с
Остапой сидели на заднем сидении, много шутили и ржали, как молодые жеребцы, а
девчонки, особенно Нина Мелешко, немного морщились, стесняясь своих новых
знакомых. Смех нас особенно разбирал из-за того, что мы стали называть друг друга
по именам. Комизм такого обращения, да ещѐ в вежливой форме могли понять только
мы сами. А через день Юрка уезжал в Усть-Каменогорск, куда его направило Главное
геологическое Управление. Так что нам пришлось временно расстаться, не
предполагая, что ****навсегда.
На прощанье он мне сказал:
Алма-Ата, город для влюблѐнных, здесь всѐ есть, что нужно, даже оперный
театр. Пластинки я все заберу, у тебя всѐ равно проигрывателя пока нет.
Так закончился этап взросления, который я назвал “Даѐшь профессию”.
____________________________________
*ГПИ – государственный проектный институт
:**Перед этим я ещѐ раз побывал в а/л “Накра”, где впервые пришлось участвовать
в спасработах.
Тогда погиб Вадим Карась. Перед выходом он нам с Севаком говорил:
– Ребята, главная ошибка альпиниста – потерять страх перед высотой.
Но сам допустил эту ошибку.
***Нина (моя будущая жена) и Галя приехали в Алма-Ату на полгода раньше,
после окончания сантехнического факультета. Вообще-то, они учились на
гидротехническом, но его закрыли и студентов переводили на другие факультеты по
личному выбору, поэтому окончание курсов несколько было сдвинуто.
****Были лишь две короткие встречи, когда он приезжал в Алма-Ату, один раз с
женой, и одна встреча в Киеве через много лет. К тому времени он, уже доктор наук,
жил там с двумя детьми и тѐщей. Жена умерла ещѐ в У-Камане..

53.

IV. ПРОФЕССИЯ
4.1. Начало
Местом моего назначения был ГПИ Казахский Промстройпроект, один из вновь
созданных в Алма-Ате проектных институтов ГОССТРОЯ СССР, призванных
“превратить Казахстан в крупный промышленно-индустриальный регион”. Эти
институты в срочном порядке укомплектовывались специалистами из других
городов.
Промстройпроект приступал к проектированию крупных объектов и
одновременно должен был решать проблемы с размещением служебных помещений,
материально-техническим обеспечением и жильѐм для специалистов, в которых
очень нуждался. Я это понял сразу и на первой встрече с директором, не назвав
причины своего опоздания, заявил:
Моя специальность связана с проектированием металлоконструкций. Я хотел
бы работать в этом отделе.
Очень хорошо, – сказал директор, не спросив о причинах опоздания, – нам как
раз и нужен такой специалист.
Вызвав начальника отдела Илью Абрамовича Ратнера, директор вполне
официально меня представил:
Илья Абрамович, вот вам специалист по металлоконструкциям. Вы такого
давно искали. Забирайте.
Но когда пришли в отдел, Ратнер несколько смущѐнно объяснил, что в институте
металлоконструкции не проектируют и пока не планируют в будущем.
Вот, гад, – подумал я о директоре, – дурочка во мне усмотрел.
Скорей всего я таким и был. Директор сам, видимо, считал себя в институте
временным и вскоре смылся в свой родной Ленинград, а я временно остался, не
подозревая, что навсегда.
Работу мне дали не связанную не только с проектированием
металлоконструкций, но и с проектированием вообще. Я попал в группу Владимира
Ивановича Середницкого, которую образовали для выполнения расчѐтов конструкций
за неделю до моего появления. Группа, как сказал Владимир Иванович при первой
беседе, экспериментальная, состоящая пока из нас двоих, так как в институте
делать расчѐты никто не мог.
Мы с тобой мозг института. Гордись. Но кое-что нужно изучить, – добавил он
и ушѐл, дав мне книжку по методу расчѐта многоэтажного здания.
Мой первый день (точнее половина дня, начиная с обеда) прошѐл за столом, за
которым я сидел, перелистывая страницы данной мне книжки, не понимая текста.
Помню, что с трудом досидел до конца рабочего дня и чтобы не засыпать, украдкой

54.

рассматривал проектировщиков, стоящих за своими пультами, в коридор выходить
стеснялся.
Группа типовых двухэтажных домов на окраине города была построена специально
для специалистов институтов ГОССТРОЯ. Наш Казпромстройпроект размещался в
тех же домах и его сотрудникам, в отличие от сотрудников других институтов,
требовалось всего несколько минут, чтобы добраться до рабочего места.
После отъезда Остапы я неплохо обосновался в своей комнате: на складе взял
кровать, пастельные принадлежности, стол со стулом и даже большой одѐжный
шкаф, где разместилось всѐ моѐ имущество. Две другие комнаты занимал начальник
отдела генплана, но они были без мебели, если не считать кровать в одной из комнат.
Начальник собрался возвращаться в Москву, семью отправил, но сам по каким-то
причинам задерживался. В квартире он появлялся редко, поэтому кухня оставалась в
полном моѐм распоряжении тоже. Жить, в общем, можно, надо теперь
настраиваться на работу.
Представляете ли вы каждодневную пытку молодого парня, вчерашнего студента,
вынужденного сидеть за столом восемь часов подряд? Это тяжѐлое испытание.
Главный враг – сонливость, она обычно поджидает к обеду и может оставаться
почти до конца дня. Чтобы не засыпать, приходится часто бегать в туалет, как бы
по нужде, или попить воды, или покурить (хотя ты не курящий), или с кем-нибудь
для знакомства поболтать. В первые дни, прибежав домой на перерыв, я торопился
проглотить свой бутерброд, запив чаем, или водой, стараясь оставить время на
“немного поспать ”. Можете не поверить, но за короткое время я научился спать по
три-пять минут, достаточных, как оказалось, сохранять более-менее бодрое
состояние до конца работы. С годами я оценил эту способность, которая часто
выручала и стала привычкой.
Через месяц ко мне подселили ещѐ одного молодого специалиста Сергея
Кушниренко из Днепропетровска, которого определили во второй строительный
отдел. В их отделе объекты проектировались без расчѐтов, а при необходимости
передавали Середницкому, то есть мне как исполнителю. Возможно, моя
известность несколько отражалось на самолюбии Сергея, поэтому на тему о
работе, разговоров у нас не было, но в бытовых вопросах общий язык мы нашли сразу.
Он привѐз с собой гитару, под которую часто пел новые для меня песни и я стал ему
подпевать, а когда его не было, тоже пытаться брать аккорды.
Жизнь постепенно стала входить в определѐнное привычное русло. Молодых
специалистов в городе оказалось много, приехавших не только в наш институт, но и в
Водоканалпроект, Промтранспроект, Проектстальклнструкцию из городов, где
имелись строительные ВУЗ’ы: Москва, Киев, Харьков, Одесса и другие.
Место расположения нашего института, удалѐнное от центра, со свободными
территориями вокруг, стало своеобразным Центром, где почти регулярно на
спортивных площадках собиралось человек 20-30 вчерашних студентов, начинавших
свою профессиональную деятельность, но ещѐ не проявивших себя как специалисты и
не обременѐнных житейскими проблемами. Нетрудно представить, как было шумно
и весело в такие дни.

55.

Признаться, ни я, ни Сергей почти не принимали участие в этих сборах, как бы
держали дистанцию. Мы с ним во многом были похожи. Он, ещѐ студентом, налетал
сколько-то часов на самолѐтах и планерах и искал контакты в аэроклубе, а я, имея
разряд, с альпинистами. И то и другое массовым занятием не назовешь, поэтому
причастность к нему придавала нам обоим чувство полуосознанного достоинства,
точнее превосходства над другими. Конечно, ребята мы неглупые, понимали, что
гонор свой нужно прятать, только это не всегда удаѐтся. Молодость есть
молодость.
Скоро в Алма-Ате “нарисовались” мои однокашники: *Лѐня Константинов и Галя
Алымова, имевшие направления в другие Казахстанские города, но работать там не
захотели. Оба они без труда устроились в институте, но статус молоды
специалистов и право на жильѐ потеряли.
Для Гали мы нашли быстро комнату в частном доме, даже удалось с Галиной
хозяйкой договориться за небольшую плату и мне там столоваться. А вот с Лѐней
были проблемы. В коморке частного дома, где они устроились, было тесно и сыро,
даже протекал потолок во время дождя. Когда принесли из роддома ребѐнка, он сразу
заболел, а Валя оказалась в полуобморочном состоянии.
___________________________________________
* Лѐня был с женой Валей Роговой, нашей однокурсницей из другой группы, которая
была на последнем месяце беременности. С Валиной группой мы были вместе в
колхозе. Уже по приезде в Харьков у нас с Лѐней как-то произошѐл разговор “тэт на
тэт” и он признался в своих тѐплых чувствах к Вале.
Да что ты в ней нашѐл, мало девчат у нас на курсе? – вырвалось у меня.
Нет, ты не прав – ответил Лѐня, – Валя хорошо готовит, хорошей хозяйкой
будет.
Действительно, Валя в колхозе отличилась, когда мы отмечали день рождения
сразу двух наших ребят. В добавление могу сказать, что тогда следовало отмечать и
мой день рождения, но я о нѐм вспомнил только на следующий день, в поезде. Просто
курам на смех, вся группа потом потешалась.
Не долго размышляя, мы с Сергеем, решили их забрать в свою квартиру – ведь одна
комната пустует. Так и сделали. Когда появился хозяин, то он не только удивился,
увидев женщину с ребѐнком, но и высказал много возражений по этому поводу в
форме, представить которую несложно.
“Вселение”, после разбирательства на МК, принесло “громкую” известность двум
молодым специалистам, получивших выговор по приказу директора. Константиновы
всѐ же продержались неделю, потом Валя с ребѐнком улетела в Харьков, а Лѐне дали
место в новом общежитии (потом и Гале тоже), недавно построенном в 1-м
микрорайоне.
По моей рекомендации Середницкий взял Лѐню в нашу группу. Теперь расчѐты мы
выполняли в паре, проверяя друг друга. Потянулись рабочие будни. Лѐня оказался для
меня хорошей школой в выработке профессиональных навыков. Он не очень хорошо
ориентировался в методах, связанных со строительной механикой и сопроматом, но
очень тщательно выполнял сам расчѐт по отработанной методике. У меня же всѐ
было наоборот и мне много раз было стыдно перед Владимиром Ивановичем за свой

56.

расчѐт, пестревший от красного карандаша Лѐни после проверки. Очень меня
раздражала его манера “ловить меня за хвост”, как он выражался, находя ошибку в
вычислениях. Он тогда с явным удовольствием начинал еѐ править. Особенно я
переживал, когда Лѐню сделали старшим инженером, а меня нет. Всѐ правильно, но
самолюбие моѐ страдало, и многолетняя дружба оказалась под угрозой.
Однако, “праздник пришѐл и на мою улицу”, когда начали всплывать проблемы с
методикой расчѐта сложных конструкций. Нам всем троим нужно было копаться в
книжках в поисках решения и у меня это выходило успешней. Сразу пропадала
сонливость, появлялся азарт, часто не хватало рабочего времени, из-за чего я после
работы, пока было светло, просиживал на *чердаке своего дома, выполняя расчѐтные
варианты. В.И. .рвение моѐ, конечно, оценил и перевѐл в старшие инженеры тоже,
чему Лѐня радовался, наверное, больше, чем я сам.
Хочется рассказать немного об Алма-Ате тех лет и нашем “молодом”
институте, оставивших добрую память о тех летах.
Если меня спросят, какое место в мире хотел бы я выбрать для постоянного
жительства, я бы сказал – Алма-Ату того времени, когда я впервые там появился.
Теперь уже немногие могут согласиться со мной, да и тогда, когда я там появился,
трудно было бы прийти к такому заключению без определѐнного срока пребывания в
самом городе и Казахстане в целом.
Что мне показалось необычным после шумного, пыльного Харькова, так это
тихие утопающие в зелени улицы с чистой водой в арыках вдоль них, и белоснежные
пики Заилийского Алатау, видимые из окон любого дома. А чего стоили бескрайние
фруктовые сады вокруг города, где произрастали удивительные яблоки “Апорт”,
величиной с детскую голову. Такое вы слышали только в сказках. Но, главное, что
следовало бы отметить, это ощущение простора большой страны, которая была
твоя страна – от белорусских лесов до тихоокеанского побережья и от гор Памира
до Северного Ледовитого океана. В Харькове такого ощущения не было.
Небольшой коллектив института мне тоже понравился сразу – дружный и,
одновременно, работоспособный. Я очень быстро почувствовал своѐ превосходство в
области расчѐта и Владимир Иванович даже не делал мне замечания по ошибкам, а
главный конструктор отдела **Василий Михайлович Безруков часто приглашал на
обсуждение сложных конструкций. Субординация, с которой приходилось
сталкивался во время преддипломной
__________________________________________
*Не хотелось, чтобы Сергей думал, что я выслуживаюсь.
**Василий Михайлович приехал из Китая, был очень опытным проектировщиком и
хорошим человеком. Он оказывал на меня большое влияние на протяжении многих
лет до своего переезда в Москву. Несмотря на возраст, принимал участие в наших
спортивных играх. По его настоянию мне пришлось заняться научной проблемой.
практики, здесь не особенно соблюдалась, ценились хорошие проектировщики –
конструкторы, им в первую очередь предоставляли жильѐ и повышали зарплату. Вне
работы все были равны. Разве в Харькове главные конструкторы или главные
инженеры проектов могли вместе со всеми сотрудниками выходить после работы
играть в волейбол, или в футбол на площадках, располагаемых тут же, рядом с

57.

работой? Сомневаюсь. А здесь это делали почти каждый день. Побаивались немного
только директора.
Единственный институтский автобус в воскресные дни никогда не простаивал.
Сотрудники по отделам использовали его для поездок на озѐра и реки рыбачить, или
просто покупаться с детьми. Мне лично доводилось на нѐм по осени ездить с
охотниками на козлов в горах, ружьѐ (точнее мелкашку) я мог брать в институтской
секции ДОСАФ. Подстрелить козла мне не удавалось, но тащить на себе один раз
довелось. Охотник, подстреливший тогда козла, был пожилой, небольшого роста
начальник ОВТ, а козѐл, наоборот, большой и тяжѐлый. Почему-то чужую добычу
среди охотников не принято носить. Но альпинисты же так не делают?
Зимой можно было становиться на лыжи сразу у дома и катиться в любую
сторону по прилавкам гор, а если хочешь, правда, когда *стемнеет, можешь
прокатиться вдоль улицы, разделяемой широкой лесистой полосой.
Во время выездов институтских артистов в ближайшие сѐла с концертами, с
ними, как правило, ехали и мы, лыжники, чтобы совершить обратный путь на
лыжах. В пути, конечно песни, шутки, а ночѐвка где-нибудь прямо на сцене сельского
клуба в спальных мешках.
Каждый год по осени состоялись поездки в г. Фрунзе, где подводились итоги
соцсоревнований между нашим институтом и Киргизпромстройпроектом, в
которых, помимо баллов по производственным показателям, учитывались каким-то
образом состязания по волейболу, футболу и шахматам. Как вы понимаете, они без
меня никак не могли обходиться.
В обязанности партийной и комсомольской организаций входило проведение
мероприятий, связанных демонстрациями 1 мая и 7 ноября, а также встречей нового
года, но они не воспринимались насилием, а, скорей, предлогом для праздничного
**общения.
Другие институты ГОССТРОЯ, состоящие тоже, в основном, из приезжих
специалистов, во многом были похожи по своему укладу на наш институт. Между
ними существовала определѐнная деловая связь, поэтому многие специалисты знали
друг друга лично. Напротив нашего с Серѐгой дома располагалось квартира женского
общежития Водоканалпроекта, где я нашѐл со временем подругу и будущую жену, ту
самую Нину Мелешко.
В горы я ещѐ не ходил, но в Медео, посмотреть каток пару раз поднимался и
случайно встретил знакомого по Кавказу альпиниста ***Славу Неборачека,
приехавшего из Киева для участия в геологической партии по Алтаю. Ему негде было
переночевать, и мы с Серѐгой положили его у нас на полу.
В качестве подстилки Слава использовал старую шкуру козла, добытую где-то на
охоте, из которой разлетались по комнате мелкие волосы. Серѐга недоволен был
больше тем, что Слава ночью храпел, не давая ему спать. Не решаясь будить чужого
друга, он будил меня. А я, желая по возможности удерживать сонное состояние,
кидал в Славу всѐ, что попадалось под руку, в
_______________________________________________________________
:*Иногда я там показывал свой класс Нине Мелешко.

58.

**Со временем, когда много сотрудников уходили в горы или уезжали на р.Или, вместо
участия в первомайской демонстрации. парторг со мной, считая зачинщиком,
проводил беседы и делал предупреждения. Но однажды мы его самого с директором и
компанией встретили на Или, куда мы со своей туристско-альпинистской шатиейбратией тоже выезжали 1 мая.
** *Слава жил в Киеве, бросил Университет и часто подряжался в геологические
партии.
основном, обувь, стоявшую возле кровати. В общем, мы в ту ночь спали не как
всегда, и, уходя на работу, сдержанно попрощались со Славой. Вечером Серѐга молча
вытащил из своей заначки остатки вина, разлил по стаканам, сказал:
– Давай отметим это событие.
– Можно, – согласился я, понимая, о чѐм речь, – только он обещал ещѐ вернуться.
Но мы всѐ же отметили и душевно попели в тот вечер под гитару.
4.2. Становление
Расчѐт конструкций на прочность представлялся наиболее сложной частью
проекта, и мы с Лѐней тем самым довольно быстро заработали себе репутацию
специалистов. В действительности, вначале это была довольно простая
механическая работа по определѐнному алгоритму разгонять по узловым точкам
расчѐтной схемы конструкций моментные и перерезывающие усилия с помощью
логарифмической линейки. По этим усилиям конструктор выбирал размеры несущих
элементов сооружения. Опытные конструкторы часто эту работу выполняли, не
дожидаясь результатов расчѐта, что диктовалось сроками проектирования.
Случалось, такие конструкции не соответствовали результатам нашего расчѐта, в
чертежи следовало бы вносить изменения. Но этого почти никогда не делали. Нам с
Лѐней в таких случаях становилось немного не по себе за проектную документацию, к
которой прилагался и наш расчѐт.
С годами я стал понимать, что точность расчѐта во многом является условной, и
конструкторская интуиция всегда играла большую роль в выборе решений.
Отмеченное несоответствие особенно стало проявляться при проектировании
сейсмостойких зданий и сооружений по методикам, создаваемым где-то в Москве
большими учѐными. Для оценки новых методик нашей квалификации было
недостаточно, поэтому приходилось всегда сомневаться в получаемых результатах,
не имея возможности консультироваться у кого-либо в городе.
В этой связи, хочу привезти пример такого расчѐта.
Требовалось запроектировать сорокаметровую дымовую трубу на заводе АЗТМ в
Алма-Ате. Динамический расчѐт при высокой интенсивности землетрясений
выполнялся нами по методике проф. Л.Н.Карчинского – автора будущих сейсмических
СНиП. Полученные смещения верха трубы достигали почти полуметра. Лѐня
тщательно проверил точность моих вычислений. Всѐ верно, но маловероятно.
Консультации в строительном институте ясность не *внесли, из-за безнадѐжности
ситуации пришлось писать самому Карчинскому, не ожидая, однако получить ответ

59.

от корифея науки. Ответ всѐ же пришѐл довольно быстро. Учѐный в не очень
вежливой форме разъяснил, что нельзя форму колебаний по высоте путать со
смещениями в сантиметрах, чем снял наши сомнения, но понимания от этого не
стало, не хватало математического образования
В дальнейшем всплывало много подобных проблем, только обращаться к комулибо больше не хотелось и, если удавалось находить выход, мнение о своих
возможностях возрастало, приходила уверенность.
Мне нравилась такая работа, она увлекала, но требовала много времени на чтение
технических брошюр и книг, размышлений, сравнительных расчѐтов, особенно,
если касались работы сооружений в условиях землетрясений. А времени, как всегда, не
хватало. Нужно было не только задерживаться на работе или сидеть на чердаке, но
и общаться с молодыми людьми, приехавшими, как и ты на новое не обустроенное
место, чтобы планировать свою жизнь на ближайшие годы
______________________________________________________
*Заведующий кафедрой строительных конструкций Жармагамбетов ничего внятного
мне не сказал. Пришлось лишь выслушать воспоминания о В.З.Власове, создателе
теории оболочек, его бывшем руководителе по диссертации
.
Осенью на институт пришло две телеграммы: одна из Тбилиси от грузинских
друзей-альпинистов, с просьбой отпустить меня на *празднование 1500-летия
города, а другая грустная из дома – умерла от рака бабушка. Поэтому в Тбилиси
настроения лететь не было, хотя директор особенно не возражал. Вечером я долго
просидел на скамейке тенистого проспекта Джандосова, вспоминая **бабушку.
Позже в письме мать сообщила, как тяжело бабушка уходила из жизни в полном
сознании, торопясь дать своим дочерям, тете Вере и материи, последние указания.
Последнюю пенсию она велела отправить “непутѐвому”, то есть мне. Те деньги
были потрачены мной на проигрыватель “Юбилейный” и пластинку с оперой
“Демон”, как я считал, в память о бабушке.
Грустное настроение длилось недолго, круг знакомых быстро расширялся не
только по работе, но и по интересам, связанным с путешествиями в горах. С Ниной
мы стали близкими друзьями. Так уж получилось, что мы ходили в одно здание на
тренировки в центре города: она на волейбол, а я на бокс. Их тренер, высокий и
красивый казах, похоже, имел виды на Нину и всегда злился, но побаивался, когда
видел меня сидящего на боковой скамейке в ожидании окончания тренировки.
Весной мы стали мужем и женой, правда, как прежде, жили раздельно и о наших
отношениях знали только Лѐня с Галей, которые были свидетелями в ЗАГСе, и,
естественно, Сергей. Мне почему-то было стыдно признаваться в этом, ведь
альпинистам-разрядникам не к лицу обзаводиться семьями. Семейный альпинист
считался неполноценным, на него нельзя полностью рассчитывать при длительных
альпинистских мероприятиях.

60.

В конце лета следующего года мы с Ниной, в составе небольшой группы наших
новых друзей ходили в поход через горы на знаменитое озеро Иссык-Куль. Поход
получил известность в институте, поскольку в нѐм, кроме меня, было ещѐ два
наших сотрудника. Работы в институте, как всегда, было много, поэтому
заместитель директора по хозчасти ***Геннадий Васильевич Сипович
категорически возражал против нашего непредусмотренного отпуска, но
вступилась комсомольская организация, оформившая поход, как своѐ
****мероприятие.
Переход и озеро Иссык-Куль, конечно, произвѐли впечатление, о котором могут
рассказать только поэты. Я не берусь это сделать, меня больше покоряла пугающая
даль снежных пиков на другой стороне озера, где, возможно, никогда не было людей.
Воображение рисовало орды многочисленных кочевников, выходящих к его берегам,
поивших там своих коней и так же, как я, смотревших вдаль на горы с другой
стороны.
В то время в прибрежных поселениях было не много жителей, да и приезжих
тоже. Без опасений можно было останавливаться лагерем прямо на прибрежной
полосе, ночуя в своих палатках и даже
_____________________________________________________________
*Оплату расходов они брали на себя
**Мы часто вечерами сидели с ней на кухне, когда все уже спали, и читали каждый
что-нибудь своѐ. Не раз она рассказывала о своей жизни в небольшом городишке
Ундол, как стала женой заезжего плотника, который оказался революционером, и
священник перед этим отговаривал еѐ венчаться с “антихристом”. Но бабушка не
послушалась. Позже, когда дед сидел в тюрьме, или скрывался от полиции, ей
приходилось с трудом выживать, зарабатывая себе и детям на жизнь. Из пятерых
детей осталось трое: Вера, Надежда (моя мать), Мария. По окончании
гражданских войн дед занимал высокую должность в харьковском горсовете, и после
его смерти бабушка получала персональную пенсию. Дед запрещал бабушке верить в
бога, но мысли о боге, по-видимому, еѐ не оставляли. Однажды, когда у меня пропала
книжка по астрономии, она оказалась в еѐ чемодане. На наших ”посиделках”
бабушка призналась, что хотела узнать, где на небе мог бы располагаться бог, мои
разъяснения на этот счѐт она, естественно, не воспринимала.
***Геннадий Васильевич, бывший фронтовик, парторг института фактически
безраздельно распоряжался хозяйственной частью института. Из-за этого похода у
меня с ним надолго испортились отношения, из-за которых я даже не смог получить
квартиру в первом нашем доме.
****Такие походы совершались редкими в городе группами, поэтому он
рассматривался как событие в комсомольской жизни молодого института.
оставлять все вещи без присмотра, чтобы сходить, например, в столовую в центре
посѐлка или вечером в кинозал на старый фильм. Прекрасное время было, в это трудно
поверить тем, кто теперь выезжает туда на летний отдых в комфортабельных
автобусах или личных автомобилях и останавливается в дорогих отелях. Нам же
пришлось возвращаться в открытом кузове грузовика, сидя или лѐжа на ящиках с

61.

яблоками, так как рейсовый автобус-коробочка ушѐл утром, а времени не оставалось.
Но от этого настроение не портилось, всего лишь дополнительное приключение.
Осенью приехал снова Слава и остался жить в городе. С его неуѐмной энергией нам
не составило труда вступить в членство клуба альпинистов и даже сходить на пару
вершин Заилийского Алатау. На медосмотре в физкультурном диспансере, когда я с
большим опасением сознался в своей болезни, врач-женщина, посмотрев ещѐ раз
снимок, сердито ответила:
Молодой человек, мне некогда тут с вами шутить. Вас много, а я, как ведите,
одна.
Диссеминированная форма просматривается только на качественных снимках, но
я этого не сказал и на эту тему больше никогда ни с кем не говорил, полностью
перечеркнув для себя понятие “щадящего режима”. Наоборот, увеличились нагрузки:
помимо работы, много времени зимой и летом приходилось тратить на спортивные
тренировки и различные соревнования, да ещѐ прибавился университет (мехмат).
Прошлая жизнь как бы растаяла, редко вспоминался родительский дом, школа и
даже студенческие годы. Дни мелькали быстро, я даже спал без сновидений, только
ложился вечером – а уже утро, пора вставать.
Появилось много приятелей таких же молодых и свободных. Мало, кто из них
догадывался о моѐм семейном положении, вопросов на эту тему не было, и я как бы
оставался веселым холостым парнем. Некоторые девчата делали попытки отбить
меня от подружки *Нины Мелешко, с которой часто видели вместе. Однако,
раздельная с ней жизнь рано или поздно должна была закончиться.
Через год директор Водоканалпроекта Николай Леонтьевич Кузменко выделил
своему работнику комнату в одноэтажном доме, но далеко от работы, приходилось
на дорогу тратить минут 30-40. Деваться некуда, время перемен настало. Теперь
Юрка Черепинский женатик, теперь он погрязнет в своѐм хозяйстве и, как
альпинист спѐкся. Вариантов других, однако, не было.
Во время новоселья, пока не собрались все гости, мы со Славкой ушли бродить по
посѐлку, обсуждая альпинистские дела и вспоминая кавказские похождения.
Настроение было поганое, да ещѐ Славка подзуживал:
– Нафига тебе жениться, девок, сколько хочешь вокруг, а ты такого дурака свалял.
Я и сам над этим много думал, но Славку резко оборвал. Личное всегда личное и оно
не обсуждается даже с близкими. Отец на меня тоже обиделся, за то, что принял
решение, не советуясь с родителями.
Когда мы пришли в дом, за импровизированным столом из досок сидело человек
тридцать приглашенных. Видно, Лѐня постарался, да и подруги Нины по работе
тоже. Я вполне сознавал своѐ странное поведение и состояние Нины, но ничего с
собой поделать не мог, свободу терять было грустно. И всѐ же выходке моей значения
не придали, компания была молодѐжная, весѐлая и после поздравительных речей по
поводу нашего жилья кто-то вдруг закричал “горько”. Так наше собрание плавно
перешло в свадьбу, новая семья как бы получила статус своего официального начала.
Новая семья не имела собственности, кроме дешѐвого дивана, поэтому на работе я
взял небольшой стол, два стула и раскладушку. Ещѐ мы с Ниной купили в рассрочку
мотороллер,

62.

_______________________________________
*Свою фамилию она поменяла не сразу.
который тоже закатывали в комнату и даже иногда заводили, регулируя зажигание.
Молодые специалисты, жившие за стеной, нас за это не очень ругали.
С Ниной мы жили дружно, ездили по прилавкам на своѐм транспорте, ходили в
кино, часто к нам приходили друзья, а Славка даже ночевал. Вспомнился случай, когда
однажды мы с ним пришли с восхождения очень поздно, Нина уже спала. В темноте
прямо из кастрюли жадно похлебали суп и легли на полу спать.
Утром, перед работой Нина сердито спросила:
– Мужики, почему рассольник не стали есть? Для вас сварила.
Как это не стали, мы его почти весь съели, – отозвался Славка, просыпаясь, –
мелких костей только в нѐм было много.
Нина ещѐ раз сходила на кухню и ещѐ больше возмутилась, но потом все вместе
долго смеялись. Оказалось, рассольник был в маленькой кастрюльке, а мы, голодные,
потянулись к большой, где она собрала помои для соседской свиньи. Со Славкой есть
из одной ѐмкости не выгодно. Он хотя и медленно двигал ложкой, но быстро глотал,
почти не пережѐвывая пищу, поэтому съедал всегда больше других, чем иногда меня
раздражал. Но в этот раз я остался доволен.
Наш союз трудно назвать семейным, он скорей держался на взаимном влечении
двух молодых людей, которым хотелось лучше выглядеть в глазах друг друга, и
окружающих нас людей. Нина даже пыталась пару раз поехать по путѐвке в
альпинистский лагерь. В первый раз ей стало плохо на высоте, из-за чего была
отстранена от зачѐтного восхождения, а во второй раз, она оказалась в положении,
носила Олега Юрьевича. Я в то время находился в составе спортивного сбора,
который базировался рядом с лагерем, и мне пришлось выслушивать много нареканий
от начуча, когда просил освободить жену от всех занятий.
В феврале Нина была уже в декретном отпуске, а я под руководством *Лѐши
Марьяшева и ещѐ четырѐх ребят, включая Славу, ушѐл в лыжный поход по Алтаю, где
в это время стояли сорокоградусные морозы. По приезде в группе Лѐши мне пришлось
совершать в зимних условиях сложный маршрут в наших горах.
Нетрудно понять переживания жѐн в таких ситуациях, но отказаться от многих
своих поступков в молодом возрасте не всем удаѐтся. Именно, по этой причине семьи
многих альпинистов не сохраняются, но наша семья устояла.
Несмотря на мои “прогулы”, на работе всѐ “сходило с рук”, наоборот, даже
уважали и сочувствовали, когда я появлялся уставший после своего “активного
отдыха”. На восхождение с Лешей я отпрашивался всего на два дня, а пропустил
неделю. Рассказывали, Ратнер грозил меня за это уволить, очень уж возмущался:
Где этот чѐртов молодой специалист? Столько работы, а он прохлаждается
где-то в горах. Ну, я ему устрою весѐлую жизнь, пусть только появится.

63.

Надо же так случиться, что, придя пораньше на работу, я с ним столкнулся прямо
в дверях, и оба мы замерли от неожиданности. После паузы, он почти шѐпотом
произнѐс:
Ну, ладно, иди, работай.
А Владимир Иванович через час сказал:
Вали-ка ты домой, да отоспись, как следует.
_________________________________________________________
*Лѐша Марьяшев и его друг детства Сарым Кудерин (он тоже был в походе, но позже
погиб на Кавказе) – люди особого склада, оказавшие влияние на многих альпинистов
города. О них я расскажу в другой части книги.
Через день в местной газете о нашем восхождении появилась статья,
позволившая почувствовать некоторое расположение сослуживцев, исключая
Геннадия Васильевича, более важного для меня. После рождения Олега Юрьевича
появилась нужда в нормальной квартире с отдельной кухней и туалетом, но Геннадий
Васильевич меня опять отодвинул, несмотря на законные привилегии молодых
специалистов в первоочерѐдном получении жилплощади.
Где же выход? Я вспомнил, что отец давно предлагал переехать в Кишинев, где
его приятель, директор проектной организации, соглашался взять нас обоих с
предоставлением сразу двухкомнатной квартиры. В Кишенѐв я всѐ же съездил,
будучи командированным в Харьков. В пути рисовал себе и настраивался на
ожидаемые изменения, взвешивал все за и против, но переезжать вдруг резко не
захотелось, когда подходил к зданию организации. Что-то есть унизительное в том,
что нужно к кому-то обращаться по рекомендации с расчѐтом на тѐплое место.
Опять за меня решают родители. Нет, сдаваться ещѐ рано, потянуло в Алма-Ату.
Я даже не стал встречаться с директором. Заглянул только в общее помещение,
где сидели проектировщики, одни женщины, и, закрыв дверь, побежал на вокзал к
отправлению того же поезда, которым приехал. Родители не сильно расстроились,
после обсуждения моего вояжа они решили тоже уехать из Харькова в Казань, где
жили Люся и Дима.
Нас выручил Николай Леонтьевич, Нинин директор, предоставив однокомнатную
квартиру в трѐхэтажном доме, где мы прожили несколько лет, похожих один на
другой. Вместе с тем, они стали годами становления, которые определяют ценность
специалиста, а мы в своих коллективах чувствовали себя вполне уверенными.
Однако, однокомнатная квартира стала тесной, особенно, с приездом на
постоянное жительство тѐщи. Большинство молодых специалистов нашего
возраста квартиры имели. У меня тоже шансы были неплохие, но Геннадий
Васильевич каждый раз отодвигал меня в очереди, демонстрируя свою
начальственность.
Опять выручил Николай Леонтьевич, он Нине как-то сказал:
Если твой муж перейдѐт к нам, дам квартиру в течение трѐх месяцев.

64.

После моего заявления об уходе, директор кинулся искать квартиру, даже
поссорился с Геннадием Васильевичем. Просил задержаться, обещая всѐ решить в
пожарном порядке. Ждать я не согласился, обиделся:
– Да, пошли вы со своей квартирой! – сказал я им мысленно, хлопнув, таким
образом, дверью.
В Водоканалпроекте для меня была чисто конструкторская работа –
проектирование водовода через реку, но доработал я только до получения квартиры.
Понимаю, что поступок мой моральным не назовѐшь, но обстоятельства бывают
выше морали, о чѐм стоит рассказать.
Николай Леонтьевич – человек слова. В мае мы переехали в освободившуюся
двухкомнатную квартиру в кирпичном доме, называемую в народе “распашонкой” за
свою “хрущѐвскую” планировку, как в панельных домах. Я ходил по комнатам,
произнося в полушутку фразу:
Неужели эта территория вся наша? Не может быть!
Нина усмехалась, но, похоже, про себя говорила то же самое. Для нас тогда такая
квартира казалась шикарной.
В июне я принѐс письмо из клуба альпинистов с просьбой отпустить меня в
экспедицию в Центральный Тянь-Шань. Начальник отдела кадров, полноватая,
сердитая тѐтка, сходив к директору и возвращая письмо, отчеканила:
Директор спрашивает, если все будут ходить в экспедиции, кто будет
работать?
Кто тянул меня за язык, трудно сказать, слова сами вылетели изо рта:
А если все будут работать, кто будет ходить в экспедиции?
Уверен, моя дерзость до директора дошла. Такой вывод можно сделать по
лаконичной записи в трудовой книжке после моего возвращения: “уволен за прогул без
уважительной причины”. Николая Леонтьевича, тоже бывшего фронтовика, в
институте сотрудники уважали. Нине перед ним было долгое время не удобно за
мужа, но директор не держал на неѐ зла, хороших работников он ценил.
Об этом инциденте в Промстройпроекте, по сообщениям Лѐни, было известно.
Моего возвращения там ждали, на работу пришлось идти сразу по приезду, ещѐ до
того как я забрал трудовую книжку.
Институт за последние два года сильно вырос и считался основным в Казахстане
по проектированию промышленных предприятий, включая такие гиганты как УстьКаменогорский свинцово-цинковый и Джамбульский суперфосфатный комбинаты,
не считая менее крупные другие объекты, где для нас с Лѐней хватало работы по
расчѐту конструкций. После ухода Середницкого и моего перехода в
Водоканалпроект группа, состоящая перед этим уже из пяти человек, была
преобразована в спецгруппу, созданную при техотделе для проектирования типовых
решений сейсмостойких каркасных *зданий. Эти решения затем были использованы
для строительства собственного четырѐхэтажного здания, которое начинало
строиться по мере готовности частей проекта. Через два года институт перешѐл в
это здание.
Руководитель группы Женя Хвастанцев расчѐтами не занимался, но был хорошим
проектировщиком, как говорят, “от бога”, скрупулѐзно отрабатывающий все

65.

конструктивные узлы. Имея расчѐтный опыт, я мог сразу оценивать то или иное
решение, с которым соглашался даже педантичный Лѐня, но Жене нужно было всѐ
разжевать до мелочей и подтвердить на цифрах, согласно существующим
методикам. У нас были рядовые исполнители, которым можно было отдавать эту
работу, если были разногласия. Иногда, когда всплывали ошибки в моих решениях, я
тогда сознавал, что таким, как Женя, и должен быть проектировщик, качество,
которое у меня, к сожалению, отсутствовало.
Куратором нашей группы был Василий Михайлович, к тому времени уже
главный конструктор института. Он тоже проектировщик “от бога”, но, конечно,
более эрудированный, чем Женя. Василий Михайлович прежде был знаком даже с
техническими нормами проектирования других стран. Большой опыт и трудолюбие
в нѐм сочетались с человеческими качествами, за которые его все проектировщики
без исключения уважали.
Особое положение спецгруппы состояло в том, что с еѐ участием разрешались
наиболее важные технические проблемы при рабочем проектировании в
строительных отделах. Василий Михайлович часто подключал нас к этим
проблемам, из-за чего группа и считалась специальной. Даже главный инженер
института Георгий Максимович Чичко, быстрый и резкий в выражениях человек,
наводивший страх на подчинѐнных, не раз захаживал к нам и однажды попросил
выполнить расчѐт цилиндрической оболочки, по своей авторской **методике.
Эту работу, учитывая сложные математические преобразования, поручили мне,
заочнику мехмата, и я с энтузиазмом принялся за дело. Однако, полученные
результаты оказались неудовлетворительными, более того они не увязывались на то
время с представлениями о сейсмостойкости конструкций. Как воспользовался
результатами расчѐта Георгий Максимович, сказать не могу, но для меня они
послужили толчком к размышлениям о сейсмостойкости конструкций вообще и
зданий в целом. Используя свои взаимоотношения с Георгием Максимовичем, я
показал ему некоторые свои предложения по снижению сейсмических воздействий,
которые он воспринял с несходительным одобрением, не более, после которого
продолжать работу в этом направлении мне расхотелось.
___________________________________
*При этом расчѐты для строительных отделов не отменялись
**Георгий Максимович собирался защищать кандидатскую диссертацию.
4. 3.Узкая специализация.
В институте происходили изменения, связанные с увеличением объѐмов работ и
новым пополнением специалистами, не только молодыми после окончания ВУЗ’ов, но
и приезжающих из Красноярска, Новосибирска, Новокузнецка и других сибирских
городов Алма-Ата в то время привлекала многих. Наша группа значительно
пополнилась и была преобразована в отдел *ОМИР, предназначенный для выполнения

66.

инженерных расчѐтов с использованием технических средств механизации и
автоматизации. Женя с Лѐней перешли в конструкторский отдел, а я был назначен
главным специалистом *ОМИР.
С этих пор, инженерные расчѐты становились самостоятельным разделом в
проектировании, они развивались вместе с техническими средствами, начиная от
настольных клавишных автоматов до электронно-вычислительных машин и
компьютеров. Всѐ это оставалось долгие годы моей основной работой и
специализацией, которая постоянно заставляла не только осваивать новые
методики расчѐта, но и более сложную для меня область, связанную с составлением
алгоритмов и программ по автоматизированному расчѐту.
В расчѐтную группу я уже сам набирал молодых специалистов, проявивших
интерес к нашей работе. Многие из них становились для меня товарищами, что
объяснялось двумя причинами.
Во-первых, все специалисты, исключая некоторых, имели хорошее техническое
образование, позволяющее осваивать новые для них методы расчѐта и программные
комплексы на вычислительных машинах разного уровня. Во многих случаях то же
самое требовалось от меня тоже. Обращаться к кому-либо вне института по
инженерным вопросам не представлялось возможным, их нужно было решать
самим, внутри группы, что объединяло нас как единомышленников. Появлялись
новые представления о напряжѐнно-деформированном состоянии конструкций и
новые методы их расчѐта. При решения таких вопросов, как известно,
должностная субординация играет незначительную роль, поскольку творческий
процесс не терпит давления. От руководителя требуется лишь принимать
разумное решение, независимо, кто его автор.
Во-вторых, почти все мужчины из группы “пошли в горы”, где у меня уже было
достаточно весомое положение и инструкторская квалификация. Кое-кто из них
стали мне близким друзьями, хотя при этой дружбе моѐ старшинство по возрасту и
квалификации все же проявлялось.
Что объединяет людей больше всего? Общая выгода? Материальная
зависимость? Должностные обязательства? Может быть.
Мудрецы считают самой прочной духовную связь. Такой связью для нас было
увлечение горами. Отражалась ли она на нашей основной работе, говорить не
берусь. Мне в то время казалось, что те, кто в горах привык придерживаться
честных отношений, проявляет их везде. Во всяком случае, из своих сотрудников
плохим работником я назвать никого не мог. Не у всех, конечно, одинаковые
способности, но они не проявлялись в нашей исполнительской работе.
Миша Фалин мне представлялся тугодумом, которому нужно всѐ подробно
объяснять, прежде, чем он приступит исполнению задания. Его медлительность
поначалу раздражала, вызывала неприязнь.
Как-то произошѐл такой случай. Мише я выдал задание рассчитать сложную
конструкцию и рассказал, как это делать. Минут через двадцать он ко мне подошѐл,
выразив сомнение относительно моего представления расчѐтной схемы. Подумав
немного, я всѐ же не усмотрел ошибки, но он ещѐ через какое-то время опять
подошѐл. Мне стоило труда, чтобы без резких слов настоять на своѐм решении. В

67.

конце концов, Миша приступил к расчѐту. А я невольно задумался, и вдруг меня
осенило, в чѐм состояла ошибка. Было неудобно, но пришлось в этом признаться.
Вот зануда, нужно с ним осторожней себя вести – подумал я со злостью.
____________________________________
*ОМИР – отдел механизации инженерных расчѐтов.
В один из праздничных дней весь отдел после работы задержался на фуршете, где
наши женщины начали не очень складно петь. И вдруг тихим красивым голосом
запел Миша, а я, не удержавшись, стал ему подпевать вторым голосом. Это и стало
переломным моментом моего к нему отношения. Так петь плохой человек не
может.
Позже я не раз убеждался, что Миша только с виду простак, а в
действительности умный и способный человек. Его расчѐт можно было не
проверять, ошибки почти исключались. Как-то мы вдвоѐм сдавали с ним
математику на *мехмате. Я, быстро ответив на свои вопросы, долго ожидал его в
коридоре. Думал, сгорел Миша, а он вышел улыбающийся и показал мне зачѐтку с
пятѐркой. Ну и жук! Позже, при поступлении в аспирантуру, он так же, как и
меня, удивил принимавших спецкурс профессоров: говорит вроде неуверенно, а всѐ
правильно.
Со временем Миша, возглавлявший такой же, как наш отдел в другом институте,
стал известным специалистом в городе по автоматизированным расчѐтам зданий,
чем я гордился, считая его своим последователем. Только вот в альпинизме Мишу
остановить вовремя я не смог, и в этом моя не проходящая боль и вина перед его
детьми. О нѐм будет написано во второй части.
Гриша Никипорец отличался от Миши быстрой сообразительностью, но легко
уязвляемым самолюбием, мешавшим ему признавать свои ошибки. Мои замечания
его обижали и не только в вопросах касающихся работы. Однажды в горах на
маршруте я в резкой форме заставил Гришу, идущего первым, обходить
лавиноопасный участок, из-за чего он долго не разговаривал со мной, пока на том
самом месте позже не произошѐл несчастный случай.
Его личные качества, включая недоверчивость к товарищам, мешала нашему
сближению, о чѐм я сожалею, но всѐ же Гриша долгое время относился к моему
кругу друзей. Он вовремя ушѐл из альпинизма и со временем стал
высококвалифицированным специалистом в области расчѐта сооружений на ПК
Коля Колесников как-то неожиданно появился в нашем отделе и быстро стал
своим человеком, благодаря честному открытому взгляду, а также проявленному
интересу к горам. На работе его отличала исполнительская аккуратность и
самостоятельность в принятии решений, вопреки иногда моему мнению. Но какиелибо спорные моменты, вызывающие раздражение, вспомнить не могу. В свою
личную жизнь Коля никого не впускал, даже Мишу с которым дружил. Во всяком
случае, Миша, для которого, я был как старший брат, мне ничего о Коле не говорил.
Я и о семейном положении его узнал случайно, когда после “воскресного отдыха” в
горах ко мне подошла Виктория Эдуардовна, начальник электротехнического
отдела, и раздражѐнным тоном спросила:

68.

Куда вы дели Колесникова? Почему его нет на работе?
Да вам-то, какое дело? Почему я должен вам рассказывать, где наши
сотрудники? – ответил я в довольно грубой форме.
Я тогда сам вернулся глубокой ночью, уставший да ещѐ с травмой на лице.
– Ну, как же, он ведь мой зять! – воскликнула Виктория Эдуардовна, глядя со
страхом на мою заклеенную рану возле глаза.
Вот так номер, чтоб я помер, – подумал я, – Коля-то наш, оказывается,
тихушник.
Пришлось рассказывать, что он сорвался на маршруте, несколько пострадал, но
живой, его вчера поздно спустили в домик метеорологов, где он ожидает машину, с
ним врач и наши люди. Викторию Эдуардовну удалось кое-как успокоить.
Коля, как мне казалось, всегда знал, чего хочет, сам выбирал свою дорогу в жизни, и
было довольно грустно с ним расставаться, когда он неожиданно сообщил о своѐм
решении уйти в научную часть института. К тому времени у нас была довольно
дружная и работоспособная группа и его уход меня несколько огорчил. Но были другие
ребята, тоже неплохие, быстро осваивающие новые программные методы расчѐта.
Сам я уже не выполнял расчѐтов, а только оценивал результаты уже проверенных
другими исполнителями.
_________________________________________________
*Он тоже туда поступил, точнее мы вместе поступили (я вторично, после
первого раза бросал).
Однако, основная программа на ЭВМ Минск 32, Экспресс-32, по которой мы
работали, была разработана в КиевЗНИИЭП без учѐта сейсмических воздействий.
Поскольку в то время наш институт, пожалуй, больше других проектных
институтов в стране был связан с сейсмостойким проектированием, мне ничего не
оставалось, как самому разрабатывать к ней блок сейсмического расчѐта. Программа,
получившая название “Экспресс-32С”, довольно широко распространилась по городам
сейсмоопасных районов страны, даже таких отдалѐнных, как Южно-Сахалинск и
Петропавловск-Камчатский, а с ней и моя фамилия получила известность.
4.4. Научная проблема или приманка в мышеловке
Работа над программой и общение с пользователями требовали достаточно
глубокого изучения методики, заложенной в строительные нормативы по
определению сейсмических нагрузок, но они вновь и вновь заставляли мысленно
возвращаться к тем предложениям, которые я когда-то показывал Чичко. Смысл
предложений заключался в снижении связи здания с грунтом в основании с помощью
подвижных фундаментов, из-за чего сейсмические нагрузки тоже уменьшаются.
В отличие от Чичко, Василий Михайлович, когда увидел мои наброски, проявил
большой к ним интерес, можно сказать, увлѐкся вместе со мной идеей снижения
сейсмических нагрузок. Мы с ним такое снижение для краткости стали называть
сейсмоизоляцией, не предполагая, что со временем оно станет направлением в
сейсмостойком строительстве. Уже при первой беседе на эту тему он мне сказал:

69.

Оформляй авторское свидетельство и одновременно подавай на наш *БРИЗ.
Василий Михайлович, может, вместе подадим?
Нет, не нужно. У меня своѐ есть предложение, в виде резинометаллических
столбиков.
На том и порешили. Но на *БРИЗ-е присутствовали только представители от
научной части института, Василий Михайлович находился в командировке.
Естественно, моѐ предложение не получило положительной оценки.
Чтобы понять, почему естественно, нужно рассказать, что такое научная часть
в проектном институте. С переездом в новое здание в состав института было
включено научное подразделение, переведѐнное в полном составе из академии наук
КазССР. Институт получил новое название Казахский ПромстройНИИпроект, а
единственный кандидат наук руководитель прежнего подразделения Толеубай
Жунусович Жунусов стал заместителем директора по научной работе.
Мы, проектировщики, практически, никакого отношения к научным работам не
имели и относились к ним с некоторым пренебрежением. В самом деле, если
проектировщикам приходилось много “пахать”, особенно перед выдачей проекта, то
сотрудники лабораторий не очень напрягались и, по нашим представлениям,
занимались никому не нужными исследованиями за счѐт бюджетных средств: по
выражению Миши материализовали тьму.
Как-то на заключение мне дали работу одной из лабораторий, предлагавших
новую методику сейсмического расчѐта конструкций промышленных зданий.
Примитивность и бесполезность работы не вызывало сомнений и я, как можно
вежливей,
____________________________
*БРИЗ – бюро рационализации и изобретений
пытался написать отрицательный отзыв, кратко изложив существующую
методику, уже реализованную на ЭВМ. Не знаю, чем всѐ это кончилось, но мои
отношения с руководящим научным составом с самого начала складывались плохо,
Жунусов, как я потом узнал, очень ругал моѐ заключение.
Однако, не могу сказать, что меня расстраивало, или даже задевало решение
БРИЗ. Об этом даже не думалось, впереди ожидался почти двухмесячный летний
отпуск для тренировочных восхождений в Заилийском Ала-Тау и участия в первой
экспедиции в Фанские горы – новый район Памира. Какая тут может быть работа!
Примерно, через месяц после возвращения, история с БРИЗ неожиданно получила
продолжение. Это произошло после того, как кто-то из отдела повесил объявление с
поздравлением Юрия Черепинского, занявшего в составе команды ДСО “Енбек” первое
место в первенстве СССР по альпинизму. Василий Михайлович, увидев объявление,
зашѐл в отдел, чтобы, по его словам, пожать руку и сообщил:
Всѐ забываю Вам сказать, Вы можете пойти в бухгалтерию и забрать честно
заработанное
вознаграждение за рационализаторское предложение.

70.

Странно, я о нѐм уже забыл. Оказывается, Василий Михайлович, как заместитель
председателя БРИЗ, в моѐ отсутствие настоял на повторном рассмотрении, после
чего решение оказалось положительным.
Что же дальше? Я, признаться, не знал, что надо делать дальше, в моѐм
понимании, на то и рационализаторское предложение, чтобы его использовать. Но
кому это больше всех нужно?
– Этой проблемой должна заниматься наша научная часть. Советую переговорить
на эту тему с
Жунусовым, – предложил Василий Михайлович.
Советом я воспользовался, но Жунусов, равнодушно поглядев на мой рисунок,
попросил оставить материал для рассмотрения.
О результатах я сообщу, – заверил он меня.
Впервые с некоторой теплотой я подумал о нашей научной части, которая
займѐтся настоящей научной проблемой, и ушѐл с чувством выполненного долга и
надеждой, принять участие хотя бы в расчѐтах.
Однако, прошло довольно много времени прежде, чем пришло понимание, что
заниматься чужой идеей никто не собирается. В такой ситуации, если не
обладаешь ни квалификацией, ни возможностями, лучше выкинуть всѐ из головы.
Так я и сделал. Дни полетели один за другим в какой-то круговерти: семья, друзья,
учѐба, хоккей, где мы с В. М. играли в защите, лыжи, шахматы, альпинистские
тренировки и мероприятия, связанные с моими тренерскими обязанностями, и
просто общение с друзьями, которых в эти годы много у всех.
Расчѐтная работа мне стала надоедать. В основном, приходилось делать
одинаковые расчѐты каркасов зданий, армирование которых во многих случаях
можно было бы назначать по аналогии, что я и делал для сокращения времени. При
наличии определѐнного опыта такая работа много времени не занимала и
становилась в большинстве случаев несложной
4. 5.Первые шаги в науку. Аспирантура.
Неожиданно для себя опять начал прорисовывать узлы своей конструкции и
размышлять об их надѐжности. Это получилось как-то невзначай от нежелания
заниматься очерѐдным расчѐтом и от случайной встречи с Василием Михайловичем,
спросившего:
Ну, как обстоят дела с нашей сейсмоизоляцией?
Да, никак, Василий Михайлович. Я о ней уже стал забывать.
Вы бросьте мне такое говорить, я вам этого не прощу, – это прозвучало то ли в
шутку, то ли всерьез, сказать трудно..
Позже, увидев меня на предпраздничном собрании, он посоветовал обратиться в
Госкомитет СССР по делам изобретений и открытий:
От нашей науки ничего хорошего ожидать не приходится, советую оформить
авторское
свидетельство через Комитет по делам изобретений и хотя бы застолбить
авторские права.
Они тогда почухаются.

71.

Кто они, я уточнять не стал, но незаметно совет Василия Михайловича перешѐл в
сигнал к действию, через месяц заявка была отправлена в Москву. Ещѐ через месяц я
впервые перешагнул порог ЦНИИСК им. Кучеренко, куда была направлена заявка для
научного заключения.
Оказалось, мой приезд совпал с обсуждением письма *А.Ф.Зеленькова в Госстрой, в
котором он обвинял ЦНИИСК в слабой эффективности его тридцатилетней
деятельности, в то время как его предложение, решавшее проблему сейсмозащиты
зданий, было отвергнуто. Обращение с аналогичным предложением оказалось очень
не кстати, меня встретили там как Зеленькова №2, точнее как человека “с
мозгами набекрень”. Понятно, потребовались время и, пожалуй, удача, чтобы
встретить и получить положительное заключение от заведующего одной из
лабораторий (В.П. Павлыка). Тем не менее, из Комитета пришѐл отказ,
расстроивший Василия Михайловича, перед которым почему-то я себя чувствовал
виноватым.
Надо защищать диссертацию, другого пути нет, – заверил он, – Вам это под
силу.
Осенью я кинулся, как в омут головой, поступать в аспирантуру ЦНИИСК им.
Кучеренко. Считая себя эрудированным специалистом, подготовку к экзамену
посчитал не нужной, но моя самонадеянность, как всегда, подвела – получил тройку,
а с тройкой в аспирантуру не брали.
Поэтому следующий год прошѐл, как обычно, если не считать одолевавших меня
сомнений и колебаний по поводу нужно или не нужно путаться с диссертацией. В
конце концов, решил, “где наша не пропадала”, бросить всегда можно, а
дополнительный оплачиваемый отпуск, положенный аспирантам, не повредит. В
научной части в это время проводили занятия для сдачи кандидатских минимумов
по языку и философии, приглашали всех желающих, и нас четверых из ОМИР’ туда
записали тоже. Занятия много времени не занимали, а сдача прошла без проблем –
преподаватели были свои “ребята”.
В этот раз пришлось сдавать сразу кандидатский минимум, да ещѐ известному
учѐному в области теории сейсмостойкости Николаю Александровичу Николаенко,
причѐм, успешно. После ухода двух ассистентов у нас с ним произошѐл такой
разговор:
Я помню Ваши не вполне удачные ответы в прошлом году на экзамене.
Сейчас, как я вижу, Вы сильно преуспели и готов предложить себя в руководители.
Кто же откажется от такого руководителя? Конечно, я согласился и даже
поблагодарил за предложение.
У меня есть хорошая тема, подходящая для Вашего уровня, – продолжил
Николай Александрович,– она касается вероятностных методов сейсмического
расчѐта. Трудоѐмкие и дорогостоящие эксперименты не потребуются, поэтому
защита почти гарантируется.
Как ушат воды на голову! Значит диссертация ради диссертации? Пауза
затянулась. Наконец я прожевал свой ответ:

72.

– Николай Саныч, для меня такая диссертация теряет смысл, у меня есть тема,
ради которой я решился на аспирантуру, и несколько сбивчиво рассказал, в чѐм
состоит моѐ предложение.
Нет, это не моя область, прошу меня извинить, лаконично закончил беседу
Н.А.
Что ещѐ мог ответить теоретик? А ведь тоже бывший инженер!
_____________________________________________
*А.Ф.Зеленьков первый советский инженер, реализовавший в г. Ашхабаде после
разрушительного там землетрясения техническую идею сейсмоизоляции дома на
стальных пружинах. До приезда в ЦНИИСК мне о нѐм не было известно.
К выходу мы пошли вместе, почти не разговаривая. Прощаясь и пожимая мне руку,
он сказал:
А знаете, позвоните мне завтра утром до девяти, я подумаю и дам
окончательный ответ.
Я был уверен, что он откажется, а к кому ещѐ “подъехать” со своей темой не знал.
Времени не оставалось, самолѐт отлетает завтра вечером. Утром, когда позвонил,
услышал бодрый голос Н.А.
Я согласен, – сказал он, – пусть это будет мой личный эксперимент, но
гарантий на успех
дать не могу.
Так я стал аспирантом-заочником ведущего в стране научно-исследовательского
института со слабой надеждой на хороший исход своей авантюры. Как тот петух,
бегущий за курицей с мыслью хотя бы погреться, если не удастся догнать.
Вспоминая этот период, нельзя признать зрелость своего решения заниматься
исследованиями. По складу характера и своим возможностям этого делать мне не
следовало, в чѐм приходилось не раз убеждаться. Однако, аспирантура, хотя и давала
дополнительный отпуск, накладывала определѐнные обязательства, требующие
усилий. Позже я понял, что в аспирантуру идут не для исследований, а лишь для
повышения научно-технического образования, говоря на жаргоне, получения
кандидатской корочки, приносящей дивиденды.
У аспирантов большая заинтересованность в руководителях, известность
которых в значительной мере гарантирует защиту диссертации, но и руководители
тоже заинтересованы в перспективных аспирантах, на поддержку которых со
временем можно рассчитывать. В этом смысле наш случай для нас обоих,
действительно, стал экспериментом, ничего не обещавшим.
К тому же, отношения мои с руководителем складывались не стандартно и могли
вообще не состояться. Через год, когда я привѐз свои теоретические выкладки по
формированию расчѐтных моделей зданий на КФ, Николай Александрович стал
вносить свои поправки, но был не прав, на что я ему вежливо возразил.
Ну, дорогой, за подобные ответы даже *студенты у меня получают двойки, –
произнѐс он жѐстко.

73.

Напрасно, Николай Саныч, Вы бы лучше сами в этом разобрались, – вырвалось
у меня, и я тут же осѐкся.
Смотрю, мой Николай Александрович задвигал желваками и на некоторое время
замолчал. Потом, не глядя на меня, сказал:
Хорошо, будем считать, на сегодня достаточно, – и стал собирать свои
бумаги.
Мы, не разговаривая, вышли на улицу, и пошли к станции метро. Только сейчас я
оценил свой ответ, судорожно думая, как поправить положение. И тут я вспомнил,
что привѐз альпинистскую верѐвку, которую весь день таскаю в сумке.
Да не сердитесь на меня, Николай Саныч, может, я что-то не так сделал, но
зато привѐз
классную верѐвку для Вашей **яхты, – не очень кстати сказал я ему.
Посмотрев на новую красивую верѐвку, Николай Александрович неожиданно молодо
рассмеялся, чего никак нельзя было ожидать, и с видимым удовольствием еѐ забрал.
С тех пор мы стали почти приятелями. Наши дальнейшие встречи почти всегда
были у него дома за чашкой чая или кофе, где мы чаще беседовали на отвлечѐнные
темы, чем по диссертации. Фактически он не контролировал научную сторону моей
работы, а лишь делал замечания по форме изложения, с чем у меня, действительно,
было не на высоте.
__________________________________
*Николай Александрович по совместительству преподавал теоретическую
механику в артиллерийской академии, мы тогда с ним сидели в комнате для
посетителей, предусмотренной в проходной. Посторонних на территорию академии
не пропускали.
**Н.А. сам строил себе яхту. Некоторые аспиранты ему помогали, о чѐм я был
осведомлѐн. Позже он на этой яхте путешествовал где-то в акватории Белого моря.
Основные затруднения, связанные с диссертацией, состояли в отсутствии условий
и времени для работы над ней. Дома даже не было не только своего стола, но и места,
где можно было хранить материалы. Когда я что-нибудь писал за общим столом,
младший сын лазил по мне, старался схватить за ручку, которой я писал, дѐргал за
ухо и даже пытался закрывать мне глаза рукой. Правда, довольно высокое положение
в ОМИР’е позволяло распоряжаться рабочим временем по своему усмотрению.
Начальник отдела Василий Никитович Дергачѐв, бывший флотский офицер в
технические вопросы не вникал, в его обязанности входило лишь следить за объѐмами
и сроками выполнения работ, а также исправностью ЭВМ. Поэтому я мог иногда
подолгу заниматься своей диссертацией на виду у неподозревающих (так мне
казалось) сотрудников.
В отделе, помимо нашей инженерной группы, были математики-программисты
высокой квалификации, работавшие над автоматизацией смет к проектам. С
некоторыми из них можно было обсуждать любые математические выкладки,
касающиеся теоретических разделов диссертации. А один из них, Гена Зыкин, не одну
неделю потратил на решение составленных мной уравнений движения
теоретической расчѐтной модели, сам бы я это сделать не смог. Оказалось, что
проблема, которой я занимался, была интересна многим, даже математикам, не

74.

имевшим отношение к строительным конструкциям. Между нами иногда возникали
длительные споры относительно методов решений, а Василий Михайлович буквально
отслеживал все выводы по ним. Обстановка складывалась так, что я просто не мог
изменить мнение о себе людей, ожидавших от меня каких-то результатов. Иначе
нужно было бы уезжать из Алма-Аты, или хотя бы переходить в другой институт. В
общем, пути к отступлению были отрезаны.
Основные затруднения вызывала экспериментальная проверка конструкции.
Переходить в научную часть, которую мы, проектировщики, всегда недолюбливали?
Памятуя прежние свои отношения с наукой, пойти на этот шаг было невозможно.
Выход неожиданно нашѐлся довольно легко. Н.А. из Москвы позвонил *Жунусову, и
тот включил в объѐм работ одной из лабораторий изготовление моей
крупноразмерной установки для испытаний и даже распорядился дать двух
лаборантов в помощь. Не имея представления о средствах испытаний и измерений,
помощь опытных лаборантов невозможно недооценить. Эти толковые ребята,
Володя Боргатин и Коля Бокарѐв, многому научившие меня, всегда будут помниться
своим активным участием в создании испытательного стенда, не считаясь с личным
временем. О них навсегда останутся хорошие воспоминания.
Однако, заведующий лабораторией, Амангельды Аубакиров, был и остался
недоброжелателем на многие годы. Как я понимал, ему хотелось быть моим научным
наставником, но почти во всех обсуждаемых с ним вопросах я чувствовал своѐ
превосходство, а правила этикета, принятые среди учѐных, соблюдать не хотелось.
Незачем тратить время, которого мало.
Времени, действительно, не хватало, университет (мехмат) ушѐл в прошлое не
законченным. Помимо основной работы, есть семья, где подрастали два сына,
которым нужно уделять время. К тому же, оставалась инструкторская работа,
связанная с тренировками альпинистов. Дни были предельно насыщены
.Научную работу следовало успевать делать до начала летних альпинистских
мероприятий, чаще всего, не совмещаемых с семейными обстоятельствами и
отпуском жены. Иногда, правда, еѐ пару раз удавалось брать с собой в альпинистский
лагерь, но в экспедицию, даже в базовый лагерь ведь не возьмешь. Выручала тѐща, и
один раз удалось отправить всю семью к родителям на Волгу.
____________________________________________________
*Толеубай Жунусович очень прислушивался к просьбам и мнению известных учѐных,
так как сам собирался защищать докторскую диссертацию в Москве
философов, я мог себя чувствовать достаточно уверенно в кругу “умников”, или,
по крайней мере, быть похожим на них. В молодости многим людям свойственно
такое стремление, особенно, в больших городах. Однако, статьи по теме
исследований не получались, много раз переделывались и всѐ равно оставались
топорными, раздражали одинаковые слова и фразы, от которых трудно было
избавляться, не теряя смысла. В чѐм же дело?
Профессиональная деятельность вырабатывает свой специфический язык,
требующий всегда поддерживать форму. А что же мы технари, работники

75.

проектно-строительного конвейера? Нам не особенно, нужен язык для изложения
результатов работы, нужен сам результат. Выходит, в любом деле нужна
тренировка, привычка. В горах в сложных ситуациях приходилось пользоваться
языком, непригодным для работы в институте, из-за чего случались курьѐзы,
особенно, если вокруг женщины. Выходит, с изложением тоже курьѐз и нужно
надеяться, что со временем всѐ начнѐт получаться.
Пару **статей поместить в институтском сборнике труда не составило. Но
для диссертации требовались статьи в сборниках или журналах более высокого
уровня, то есть в Москве или в Ленинграде. Первая статья, отправленная во
всесоюзный журнал “ Основания и фундаменты”, вернулась, но не из-за плохой
стилистики, как я сразу подумал. Оказалось, что новые конструкции без ведома
Госкомитета по делам изобретений и открытий не допускаются в печати. Когда
же я обратился в Комитет за официальным отказом в авторском свидетельстве,
получил, как не странно, положительное заключение.
Однако, авторское свидетельство, которое тоже рассматривается как
печатный труд, по непонятным причинам задерживалось. Наконец, на институт
из Госстроя СССР пришло письмо, адресованное автору статьи с просьбой временно
отказаться от публикации до оформления международного патента. Как мне это
всѐ надоело! Я в достаточно резкой форме написал свои возражения по поводу
международного патентования, а копию письма вместе с положительным
заключением отправил в редакцию журнала. Вопрос лишь в том, завершится ли вся
эта волокита до окончания срока аспирантуры.
Сокращая рассказ о диссертации, следует добавить, что она была завершена в
срок с помощью моих друзей, помогавших составлять программы на ЭВМ,
подготавливать и проводить испытания, а также оппонирующих многих из них при
обсуждении получаемых результатов. Даже оформительская работа, включая
рисунки и графики, а также плакаты выпала на долю Миши, обладавшего хорошей
каллиграфией. Не зря говорят, не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Большинство мероприятия занимали не менее двух месяцев, что допускалось на
основании ещѐ послевоенного распоряжения Сталина относительно инструкторов
альпинизма. Теперь же освобождаться от основной работы, помимо трудового
отпуска, я мог себе позволять только за счѐт аспирантского отпуска. Лишь первый
из них, в силу *обстоятельств, пришлось использовать по назначению.
Когда накопилось достаточно материала по диссертации, возникла проблема его
грамотного изложения, с чем у меня было не благополучно. Считая себя человеком
много читавшего не только художественную литературу, но и философию Канта,
Фейербаха, Герцена, Писарева и других, не дцумал, что излагать мысли так не
просто.
__________________________________________________
*Для меня экспедиция не состоялась из-за четырѐхмесячного сына и
категоричной позиции жены. Экспедиция закончилась трагически: двое ребят из
команды Спартака не вернулись и одного из команды Енбека, где я был капитаном,

76.

привезли с переломом позвоночника. В траурный вечер, после похорон спартаковцев,
мне мои ребята сказали, что если бы был с ними капитан, этого могло не произойти,
и я тогда впервые почувствовал себя виноватым и ответственным за младших своих
товарищей, бросать которых нельзя. Моим же спасителем, по мнению жены, был
младший сын. Я с этим не спорил, понимая как не легко жѐнам удерживать возле
себя мужей - альпинистов
**Их я почти полностью включил в диссертацию
Мой “особый” стиль проявился, видимо, на защите, которая, по словам Н. А.,
прошла, хоть и благополучно, но нестандартно
Я за Вас, признаться, волновался, добавил он, поздравляя и пожимая руку.
На банкете собралось много бывших алмаатинцев и новых московских друзей,
был Миша, организовавший этот банкет, новый мой друг *Эрик Пак, официальный
оппонент известный учѐный в мировой сейсмологии И.М. Медведев. Вина выпито
было много, у меня кружилась голова, я не очень понимал смысл речей выступавших,
но улавливал, что они стали более свободны в выражениях.
После ухода И.М.Медведева, под занавес, выступил Н. А., поругал меня за что-то
и за что-то похвалил. Последнюю фразу я запомнил:
У меня было много аспирантов. Они были как пластилин, и я мог из них
лепить всѐ, что угодно. Но с этим упрямцем так не получилось. Он всѐ делал посвоему.
Под конец спросил, был ли я на какой-либо защите, кроме своей. Когда
выяснилось, что не был, это вызвало много шуток и смеха.
Этим и объяснялась нестандартность вашей защиты.
Несколькими годами позже, в Алма-Ату на всесоюзную конференцию по
механике, приехало много москвичей, в том числе Николай Александрович. Всех их я
повѐз в горы, в живописное ущелье Малой Алмаатинки, где была база нашей
альпинистской секции.
Невзначай я увидел Н. А., сидящим на пеньке в некотором удалении от нашего
домика. Подойдя к нему, я спросил:
Вы, никак, загрустили, Николай Саныч?
Знаете, Юра, – он впервые назвал меня по имени, – завидую я тем, кому
приходится бывать в таких местах. Я иногда думаю, ерундой всю жизнь занимался,
многое упустил в жизни.
И это говорит признанный отечественный корифей науки, тем более москвич.
Что я мог ему сказать? Промямлил, конечно, что-то в ответ для вежливости,
забыл только о чѐм, слишком был удивлѐн. Этот короткий диалог иногда
вспоминался, и вспомнился опять, когда пришло через несколько лет известие о
кончине Николая Александровича. Может быть, он не для всех был располагавшим к
себе человеком, но по отношению ко мне запомнился как хороший товарищ.
4. 6. Зигзаги линии жизни.
Времени на оформление бумаг после защиты не оставалось, срочно необходимо
выезжать в экспедицию на Памир для участия в международной альпиниаде,
проводимой Среднеазиатским Военным Округом. Не поехать невозможно, я капитан

77.

команды, а с командующим Округа генералом армии **Н.И.Брушко “шутки” не
проходят, нашей команде поручалось занести на вершину пика Коммунизма флаг
страны. Ответственное задание, здесь уже не до диссертации
Оформительскую работу взял на себя Эрик, причѐм он мне об этом долго не
сообщал, а я после возвращения из экспедиции потерял интерес к диссертации. Для
чего мне проектировщику нужна диссертация? Что я доказал и кому? Ровным
счѐтом, ничего, только нервы мотал своим близким, вечной озабоченностью и
занятостью. Никто не бросился внедрять мои опоры, точнее кинематические
фундаменты КФ, хотя всѐ было сделано, как говорил Василий Михайлович.
_
_________________________________
*Эрик тоже аспирант Н.А.Николаенко. Эрику досталась тема, которая
намечалась мне. Я слышал, как Н.А. кому-то говорил, что лучше Пака эту тему вряд
ли мог сделать кто-то другой. Эрик был очень способный аспирант.
:**Генерал армии Н.И.Брушко герой войны, любил горы и с уважением относился к
альпинистам. Это был физически сильный человек двухметрового роста. Мне
пришлось быть на приѐме у него среди спортсменов разных видов спорта. Когда он
вручал мне, как и другим ребятам, часы за спортивные достижения и положил свою
тяжѐлую руку на плечо, я даже пошатнулся, вызвав тем самым у него улыбку. В
кабинете, где он нас принимал, висели на стенах фотографии гор тех мест, где он
служил после войны.
Он тоже охладел к моим делам, точнее был озабочен переездом в Москву, где ему
предложили должность главного конструктора Промстройпроекта. Общаясь с
аспирантами в общежитии, не составило труда понять, что диссертации
защищают не для того, чтобы что-то доказать или исследовать. Основная цель
подавляющего числа аспирантов кандидатский диплом, открывающий
возможности для повышения в должности и, соответственно, зарплаты в научных
институтах и ВУЗ’ах. У меня такой цели не было, я даже не интересовался, как
обстоят дела с оформлением кандидатского диплома, которое тянулось около года.
Выполнять однообразные расчѐты для строительных отделов тоже
прискучило. Ушли из отдела друзья: Коля аспирант ЦНИИСК, Миша работает в
другом институте, он тоже в заочной аспирантуре, вечерами занят, Лѐня
Константинов по горло загружен работой ГИПа, в отделе появились новые люди.
Альпинистские экспедиции в отдалѐнные районы стали затруднительны по
семейным обстоятельствам. Короче говоря, настроение “хуже не бывает” крепко
держало в объятиях. Где же выход? Может быть, поменять работу?
То было время массовой идеологической перестройки, в городах многие
образованные люди меняли профессии, уезжали на заработки в отдалѐнные районы. У
меня семья, зарабатывать деньги лучше здесь в пределах Казахстана и, если менять
профессию, то, пожалуй, лучше всего на профессию шофѐра, тем более автоклуб
рядом. Не теряя времени, я записался на вечерние курсы шафѐров профессионалов.
Но друзья альпинисты, однако, во время воскресного выхода в горы подбросили
другой вариант на размышление, более интересный вместо Казахстана
отправиться на Камчатку. По нашим представлениям заработки там намного выше.

78.

Сразу для такого мероприятия нашлось много желающих из нашей секции. Почему бы
нет? На Камчатке много знакомых альпинистов, да там и среди проектировщиков
тоже кое-кто есть, причѐм один из них хороший друг.
Пиши ему срочно письмо, – категорично заявил Эдик Варданов, – не откладывай
на завтра.
Жена к нашей затее отнеслась с пониманием: во-первых, это не альпинистская
экспедиция в труднодоступный район, когда приходится нервничать, а, во-вторых,
хороший заработок нам не повредит. Камчатка, так Камчатка. Даѐшь Камчатку!
В первых числах июня, с началом моего трудового отпуска наша экспедиция
взяла старт, но несколько раньше экзамена на курсах шофѐров, из-за чего мои
водительские права приказали долго жить. А жаль, в Петропавловске – Камчатском,
где мы в составе СМУ-15 в микрорайоне Северном работали на строительстве
теплотрассы, они бы очень пригодились.
Моя новая должность руководитель алма-атинской бригады, в обязанности
которого входило обеспечение нашего строительства по укладке трубопровода
техническими средствами, включая экскаватор, укладчик лотков и труб, бульдозер,
сварочный агрегат и др. Учитывая высокую образованность членов бригады,
ответственность за соответствие работ проекту возложили на меня тоже.
Нас восемь человек, все, кроме Рашида Курамшина и сварщика Сергея, его
приятеля, профессиональные проектировщики, но привычные к дисциплине в горах и
сложным природным условиям. Поэтому бытовой вагон, поставленный прямо на
площадке строительства, стал для нас вполне комфортным и удобным по
расположению местом проживания.
Работать приходилось весь световой день, который в северных районах довольно
длинный, примерно, с 9 утра до 10-11 вечера, с двумя перерывами на обед и ужин.
Мне же нужно было к 9 уже ехать городским автобусом в СМУ на планѐрку, чтобы
заказать технику, необходимую в течение дня. Еѐ нужно забирать с базы или с
других объектов и сопровождать до своей стройки, иначе она застрянет где-то в
пути на другом объекте. Дальше следовало побеспокоиться о доставке нужных
материалов, включая трубы, лотки, доски, песок, цемент и прочее, из-за
несвоевременной доставки которых, работы задерживались. Помимо
производственных вопросов, всплывали бумажные дела, связанные с согласованиями
различных отклонений от проекта, получением разрешений на переходы
действующих дорог, подключение к электросети или водопроводу, организаций
комиссий по приѐму этапов работ, в общем, делать работу за нашего прорабабездельника, постоянно намекавшего на своѐ участие в наших неизвестно каких
заработках.
Большую часть времени приходилось мотаться на “своих двоих”, используя
местами городской транспорт. Начальник СМУ, Степан Минчук и его главный
инженер Саша Савицкий могли дать мне в пользование машину, если бы я мог сам на
ней ездить. Но, увы!
После 5-ти меня уже ожидала работа малоквалифицированного *рабочего,
осваивающего специальности плотника, бетонщика, монтажника и даже изредка
сварщика. Лучше всего получалось копать лопатой землю в местах недоступных для

79.

экскаватора. Мои способности ребята в шутливой форме не раз отмечали во время
“переходов” через дорогу, когда нужно было там за ночь прокладывать трубы и к
утру восстанавливать дорогу в прежнем виде.
Минчук нашу бригаду ценил за самостоятельность и использовал на разных
объектах, “затыкал дыры”. Первый месяц даже воскресные дни были рабочими,
чаще всего на два дня увозили в **Паратунку, в какой-нибудь дом отдыха, где, в
основном, требовалось асфальтировать подъездные пути к спальным корпусам..
Между самосвалами, доставлявшими асфальт, оставалось достаточно времени,
чтобы побултыхаться в шикарном бассейне с тѐплой (иногда горячей) радоновой
водой. Чем не курорт? Бассейн спасал даже ночью, если кому-то становилось
холодно спать на полу хозяйственного флигеля. Тогда можно было выскочить и
погреться в бассейне.
Питались два дня, в основном, рыбой, но какой. Пробовали ли вы когда-нибудь
королевскую чавычу, да ещѐ свежую, только что пойманную? Нет, конечно, не всем
дано. Нам приходилось много раз.
Муж сестры-хозяйки заядлый браконьер, как почти все на Камчатке, предложил
как-то мимоходом купить у него икры. Когда мы с Казбеком пришли к нему в дом
после работы, увидели громадную рыбину на полу и небольшой тазик только что
посоленной икры.
Нам столько не нужно, да и денег мало, поглядев на игру, говорю.
А водка есть?
Одна бутылка есть.
Тащи.
Можете себе представить, за бутылку водки столько икры, да ещѐ рыбу больше
метра длиной в придачу. Сестре-хозяйке, его жене, тоже нашлось много бесплатной
работы готовить уху на всю шатию-братию и упаковывать икру в пакеты.
Так завязалась наша дружба. Мы втроѐм (Эдик Варданов добавился) приходили к
ним даже, когда работали в других домах отдыха, только не с одной и даже не с
двумя бутылками, а уходили всегда с рыбой и икрой.
В конце месяца зарплату нам задержали, выдали только небольшой аванс на
питание. Для чего так было сделано, понятно стало сразу. Приезжие строители на
Камчатке летом в большом дефиците, так как многие из местных летом уезжают
в отпуск. Отпуска на Камчатке длинные, район приравнивается к Северным,
поэтому летом на многих стройках работают приезжие бригады.
Раньше других, ещѐ весной, приезжала армянская бригада, не очень
квалифицированная, но многочисленная с тем, чтобы взять наиболее выгодные
объекты. Про них местные люди
___________________________________________
* Свои командирские права на стройке я уступал Казбеку, работавшему когда-то
прорабом.
**Паратунка небольшой городок рядом с Петропавловском, где на горячих
источниках настроено много домов отдыха.

80.

говорили, “грачи прилетели”. Наш объект брать никто не хотел, слишком сложный
и сроки его сдачи давно прошли.
Минчук неплохой парень, но, учитывая мою неопытность в финансовых вопросах,
умело водил за нос и попросил задержаться ещѐ на месяц. Что же делать? Как не
крути, без денег не улетишь, судиться не сможем, приходится оставаться. С
Минчуком мы составили соглашение об объѐмах работ, зарплате и сроках
исполнения, которое вряд ли имело юридическую силу. По условиям соглашения, если
не успеваем, крайний срок первые числа сентября.
После разговора с Минчуком я пошѐл на почту звонить жене, узнать, как она
там выкручивается, нелегко ей бедняге. Настроение было неважное, все оказалось не
так, как планировали, захотелось домой. Ещѐ одна неприятность ждала в вагончике
Сергей, сварщик, опять не трезвый. За ним это уже несколько раньше отмечалось,
несмотря на “сухой закон” и мои предупреждения. Наглость его объяснялась
сознанием своей важной роли, позволяющей ему себя вести грубо даже со мной,
руководителем.
В этот раз я был резок, готовый даже применить свои боксѐрские навыки, когда
он стал грубить. Слава всевышнему, сдержался, а утром отдал ему из аванса
зарплату и велел уходить из бригады. Не слова не говоря, он собрал свои вещи и ушѐл,
больше мы его не видели, хотя по слухам, где-то ещѐ работал в городе. Однако, с тех
пор я больше не видел своего пиджака, где в боковом кармане находился паспорт и
немного личных денег.
Местный сварщик Эдик, уже немолодой и хорошо известный в СМУ как мастер
своего дела, обошѐлся нам очень дорого, но жалеть не пришлось, когда трубопровод на
километровой длине после первой проверки не показал ни одной течи. Редкий случай.
Энтузиазм в бригаде несколько притух, напрягаться, как прежде, не хотелось и
на другие объекты, кроме Паратунки, выезжать отказывались, да и моральный
настрой несколько поубавился. Что-то следовало предпринять. Состав наш, в
большинстве альпинистский, тянуло на природу, только для этого нужно время,
чтобы найти проводников среди знакомых ребят.
Где и когда их искать при таком плотном графике нашей жизни? Валера Дроздюк,
мой друг, главный конструктор проектного института Гипрорыбпром, находился в
отпуске, когда мы *приехали. О нѐм я даже не вспоминал.
Неожиданно во время ужина к вагону подошли две чистенькие леди и спросили
Черепинского. В вагон заходить отказались, хотя шутки по моему и их адресу были,
но вежливые, да и дамы нам показались не очень стеснительными. Они передали мне
записку от директора Гипрорыбпрома Назырова Рафика. Насыровича. с просьбой
навестить его по возможности быстрей, а также от Дроздюка, сообщавшего о своѐм
приезде. На словах леди попросили быть завтра в 6 и удалились.
На следующий день после пяти в Гипрорыбе меня ждали довольно много их
сотрудников, включая Валеру и Тамару со Светой, тех самых, кто приходил к нам
вчера. Встреча была очень приятная, в отделе механизации расчѐтов фамилия моя
была известна, как автора Экспресс-32АС, которая у них давала сбои. Поправлять
работу программы времени много не потребовалось, оказалось, что сбоило из-за
ошибки в исходной информации. Всѐ стало быстро на свои места, и Назыров

81.

пригласил нас с Валерой в свой кабинет, где мы выпили по рюмочке коньяка и, по
словам Назырова, немного расслабились. “Домой” нас с Валерой отвезли на
директорской машине, а Назыров ушѐл пешком, так как жил рядом с институтом.
_______________________________________
*Вызов в СМУ-15 нам организовал Валера. Он и его жена Аля Калюжная на
протяжении многих лет оставались моими хорошими друзьями. После окончания
Киевского строительного института, как и я в то время, распределились в АлмаАту. Позже по найму уехали на Камчатку. Тогда, в наш приезд в аэропорту нас
встречала сестра Валеры и разместила в его квартире, пока мы не переехали в свой
вагончик.
Но главное, в тот вечер Тамара и Света пригласили всю нашу бригаду к себе в
гости. Оказалось, дом Светы располагался недалеко от вагона. Так в нашей довольно
однообразной жизни появились две хорошие подруги, весѐлые и спортивные,
побывавшие однажды в альпинистском лагере на Кавказе. С нами им, думаю, тоже
сразу было интересно, у нас два мастера спорта и два перворазрядника, так не часто
бывает. Мы сразу же подружились, но, главное, теперь у нас появились отличные
проводники в воскресных выходах на океан, на Авачинский вулкан, на горячие
источники и другие интересные места.
Особенное впечатление на нас всех произвѐл океан, увиденный впервые, после
месячного проживания на Камчатке. Ещѐ шагая между лесистых холмов, мы
услышали тревожный нарастающий гул по мере его приближения.
Океан сегодня сердитый, сказала Света, километра два до него, а уже
слышно.
Помнится, на прибрежные дюны я вышел последним и видел, как парни
разбрелись по берегу, заворожено глядя на громадные волны, обрушивающиеся с
грохотом на берег и катившиеся обратно, заглаживая чѐрный песок пляжа. Казалось
бы видавших виды альпинистов, побывавших на многих вершинах Тянь-Шаня,
Памира, Кавказа, трудно чем-то удивить, но зрелище бушующей стихии
равнодушным никого из нас не оставило, вызывая состояние возбуждения. Подруги
наши тоже сознались, что им такого видеть не приходилось.
Валера не мог с нами ходить, у него после отпуска накопилось много работы и
неотложных дел, были проблемы и личного характера, требующие определѐнного
напряжения и времени. О содержании моих научных усилий он хорошо был
осведомлѐн, проявлял к ним интерес и даже однажды заинтересовал этим директора.
Вскоре меня опять пригласили в институт, попросив прочесть для
строительных отделов лекцию по сейсмоизоляции. Причѐм, буквально за неделю до
этого пришло на адрес СМУ сообщение о присвоении мне кандидатского *звания, что
придавало мне уверенности в поведении, как бы ощущение своей значимости и
важности (несмотря на отсутствие пиджака).
После лекции, где мы были вместе с Казбеком, Назыров опять пригласил к себе в
кабинет, теперь уже только нас двоих. Опять был коньяк с конфетами, опять
разговоры на отвлечѐнные темы, и, наконец, он стал задавать, как я понял, свои
главные вопросы:
Ну, как вам Камчатка? Нравится?

82.

Очень, говорю, особенно океан произвѐл впечатление.
Он стал мне рассказывать о других красотах Камчатки, необыкновенной рыбалке,
большим любителем которой был, и многое другое.
Может, решитесь к нам переехать? Работа для вас всегда найдѐтся.
Вопрос относился ко мне и несколько озадачил. От неожиданности я не знал, что
ответить, но всѐ же спросил.
А как с квартирой?
Решим.
Нужно подумать, Рафик Насырович.
Думать нужно быстро. У нас скоро сдаѐтся дом, завтра я его вам покажу. А
вечером я вас обоих приглашаю ко мне в гости, жена в отъезде и мы немного
расслабимся.
_________________________________________________________
*Сообщение пришло из Алма-Аты на адрес СМУ. На утренней планѐрке Минчук его
прочитал вслух и при всех спросил:
Это ты что ли кандидат наук?
Похоже, отвечаю.
После этого посыпались разные шутки и смех присутствующих. Признаться, я
тогда и не вспоминал о своѐм кандидатстве, прошѐл ведь почти год после защиты.
Опять слово расслабимся, не часто ли я его слышу за такое короткое время. Ну,
что ж, расслабимся. Назыров сам отвозил нас к вагону и на прощанье напомнил:
Завтра утром заеду за Вами в СМУ.
Действительно заехал и повѐз показывать квартиру. По дороге рассказывал о своѐм
институте, о больших заказах, которые планируются в скором времени, о планах на
будущее.
Мне нужны такие специалисты, как Дроздюк, Вы с ним во многом похожи.
Думаю, Ваше изобретение вполне реально осуществить на Камчатке заверил он
меня.
Трѐхкомнатная квартира в четырѐхэтажном доме “хрущѐвского” типа была мне
знакома по планировке, но сравненительно с квартирой в Алма-Ате показалась
шикарной, а планы, которые Назыров нарисовал, ещѐ шикарней. Даже не верилось,
что можно построить настоящий дом с фундаментами, ради которых я полез в
среду учѐных.
Дом, возможно, сдадут в следующем месяце. Решайтесь Юрий, планов у нас, как
видите, “громадьѐ”?
Надо подумать, Рафик Насырович. С женой посоветоваться, ответил я
сдержанно, хотя загорелся не на шутку.
Вечером, перед тем, как идти к Назарову, мы зашли на телефонную станцию.
Жена, когда я рассказал обстановку, особого энтузиазма не проявила, но и возражать
не стала тоже. У тѐщи уже появился свой муж в Алма-Ате, она была сравнительно
неплохо устроена, так что рискнуть можно.

83.

По этому поводу у Назырова мы хорошо расслабились. Точно сказать, сколько
бутылок для этого потребовалось не могу, но пили много, говорили о проектах и
расчѐтах зданий с использованием современных вычислительных средств, о планах и
перспективах института, о новом доме на кинематических фундаментах
Черепинского. Под конец мы сидели, обнявшись на диване, пели песни народов СССР. У
Назырова был неплохой голос, он даже спел соло “сердце красавиц склонно к измене”
из “”Риголетто”. Расставались мы уже друзьями-приятелями, полные надежд на
прекрасное будущее. Было поздно, когда мы с Казбеком отправились в свой вагон
пешком по пустынным улицам, продолжая рассуждать о нашей бренной жизни. У
самого вагона он неожиданно сказал, что тоже давно подумывает о переезде на
Камчатку.
Этот вечер словно всколыхнул меня. Я стал опять часто думать о КФ и своих
реальных шансах продвинуть проблему сейсмоизоляции. Да, Камчатка это то место,
где можно ещѐ на что-то рассчитывать. К талантливым учѐным я себя не относил.
Талантливые, по моим представлениям, это высокообразованные люди в области
теории, но, по моему мнению, не отвечавшей на многие вопросы в строительства и
даже в проектирования. Они живут в больших городах и вырабатывают только
стратегию оценок прочности, включая сейсмостойкость. Но мой опыт в
практических расчѐтах и в научной области вносил сомнения относительно
пригодность высокой теории к реальным строительным конструкциям, собственная
диссертация тоже представилась фикцией, всего лишь заявкой на новую проблему.
Может быть, на Камчатке вдали от больших учѐных, получится, что-то
продвинуть интересное?
Заканчивался второй месяц нашей работа, которая стала привычной и
однообразной. Почти всем хотелось домой, настраивались на скорое завершение. Но
не тут-то было. Задерживала неразбериха в организации самого СМУ, технику нужно
было “вырывать”, можно сказать, с боем, как на планѐрке, где устанавливалась
очерѐдность, так и на других объектах, где еѐ обычно задерживали. С прорабом
отношения складывались сложно, он всегда старался занижать объѐмы наших
работ, то есть, фактически, уменьшать зарплату.
После очерѐдной стычки с ним сварщик Эдик подошѐл ко мне поговорить.
Ты всѐ делаешь неправильно, пора научиться, как закрывать наряды на
Камчатке.
Я делаю правильно, он просто жулик, когда-нибудь я ему и по морде заеду.
Ну, и дураком будешь. Ты его включи в свою бригаду, чтобы на него зарплата шла,
тогда наряды будут закрываться хорошо. Вон одесситы посмотри, работают до
пяти, а зарабатывают в два раза больше вашего. Я у них работал в прошлом году,
знаю, а с вас мне даже неудобно брать столько денег, без штанов сами уедете.
Эдик, конечно, прав, только не мог я себя пересилить, чтобы пойти на такой
шаг. Слишком он был мне противен. Самоуверенный, ленивый и наглый тип, со
значком мастера спорта, который, по словам Эдика, где-то купил, раздражал меня.
Опять с Минчуком был длинный и нудный разговор на тему нашего отъезда,
говорили о причинах задержек строительства, несмотря на наш 10-11часовой
рабочий день, и о нарядах за два месяца (про мастера я ему, естественно, не

84.

рассказывал, подозревая их сговор). Минчук в присутствии Савицкого заявил, что
законченное строительство может удвоить нашу зарплату за счѐт премиальных,
сейчас же она составит третью часть. С этим я ушѐл на наш собственный Совет.
Мы “базарили” долго, в конце концов, решили плюнуть на производственные дела
и уйти на Авачу. Хорошая была разрядка, которая продлилась три дня. За это время в
СМУ поднялся настоящий переполох, там решили, что мы улетели домой, звонили
даже в аэропорт для справки. С этого момента стало понятно, что наш отъезд
будет плох не только для нас, но и для СМУ тоже. В вагон на переговоры пришѐл
пожилой главный бухгалтер, он же парторг, который хорошо поговорил с нами,
рассказал о нашей стройке и причинах отказа от неѐ других бригад в прошлом и
попросил хотя бы завершить основную часть. Выслушав все нарекания и
посочувствовав нашему положению, он, в случае согласия, гарантировал приличную
зарплату и крайний срок нашего пребывания в городе. Поскольку другого выхода всѐ
равно не было, мы согласились.
Можете сразу заказать билеты на обратный путь, добавил он уходя.
Делать нечего пришлось вкалывать ещѐ месяц. Парторг, похоже, держал слово,
нужные материалы не задерживали, всю необходимую технику выделяли в первую
очередь, но работать мы стали с меньшим напряжением, не более восьми часов. В
городе появилось много друзей, особенно, среди альпинистов, с которыми воскресные
дни большинство из нас уходили под Карякский и Авачинский вулканы, в вагоне
оставался всегда только Мизин Толя, сильно повредивший ногу.
В 20-х числах позвонила Нина с тревожным сообщением о болезни Миши, нашего
второго ребѐнка, просила, как можно быстрей возвращаться и векселей
относительно переезда пока не давать.
К этому времени обещанный объѐм работ был выполнен, наряды закрыты, ждали
лишь свой рейс. В честь нашего отъезда Минчук собрал весь свой руководящий состав
и в их присутствии парторг поблагодарил алма-атинский отряд за хорошую работу.
Так закончился мой продолжительный вояж за длинным рублѐм. Каждый член
отряда заработал три с половиной тысячи рублей, что не так мало для того
времени, но и не так много, как рассчитывали. Всѐ же, заняв у тѐщи немного денег,
мы с женой в скором времени смогли купить нашу первую машину ВАЗ 2101 и дачу в
предгорьях, несмотря на моѐ к ней негативное отношение. Что поделаешь, младшему
сыну по рекомендациям врачей требовалось много фруктов, а камчатские планы,
соответственно, отодвигались на неопределѐнный срок.
4.7. Жизнь возвращается в прежнее русло.
По приезде в Алма-Ату настало “время собирать камни”. Что же дальше?
Радостного впереди ничего пока не просматривается. Пока есть верная жена, двое
детей, двухкомнатная квартира, но нет постоянной работы. С прежней работы я
увольнялся довольно небрежно, в расчѐте на неѐ не возвращаться, в шофѐры идти уже
не хотелось, а в строительном институте, где нужны были кандидаты наук, взять
не могли без паспорта, оставалось ждать новый.

85.

Случайно зашѐл в свой институт поговорить с Лѐней Константиновым и
столкнулся в вестибюле с директором *А.П. Гайдуком. Увидев меня, он удивился:
Откуда ты взялся, ты же на Камчатке. Ну-ка, зайди ко мне.
В кабинете пришлось рассказывать ему о нашей экспедиции, о необыкновенных
Камчатских просторах и добрых людях, о работягах строителях, которые даже в
обеденный перерыв принимают по рюмочке, а уж после работы в обязательном
порядке у себя в вагончике, о бичах, выживающих за счѐт собранных бутылок и ещѐ
кое о чѐм.
Гайдук слушал меня с интересом, в конце спросил:
Читал твою помятую записку об увольнении, с Камчатки пришла. Где теперь
работать будешь?
Пришлось рассказать историю пропавшего пиджака вместе с паспортом.
Послушай, что я тебе скажу. Брось-ка ты дурить и иди на своѐ прежнее место.
Кто ещѐ будет прощать твои закидоны, кроме нас. Иди, не выдумывай проблем на
свою голову.
На том и порешили.
Снова я главспец ОМИР, опять расчѐты, привычная обстановка и, главное,
близко от дома. Дергачѐв это назвал возвращением блудного сына.
Наш ОМИР мне представлялся пионером нового направления в Казахстане,
связанного автоматизацией расчѐтов, который навсегда оставил хорошие
воспоминания о дружном коллективе сотрудников, как о профессионалах своего дела
и хороших людях. Работу в этом отделе я считаю своим большим везением, как
лучшим временем в моей трудовой карьере.
За лето произошли некоторые изменения в его составе: Миша уже работал в
другом институте, Коля учился в аспирантуре, Гриша ещѐ оставался, но уже на
должности ГИП’а и со мной не связан. Пришли другие ребята, молодые, толковые,
которых тоже потянуло в **горы. Отдел стал большим, занимал вместе с ЭВМ
целое крыло здания на первом этаже. Работы тоже хватало, В городе мы
считались, как говорят, наиболее продвинутыми в области расчѐта конструкций, к
нам даже приходили из других институтов на консультации.
Прошло ещѐ два года. Для своих сотрудников институт построил новый дом и
нам заменили нашу двухкомнатную квартиру на более просторную и комфортную,
но тоже двухкомнатную. Одним словом, жизнь вошла в прежнее русло. Дети росли,
по-прежнему оставалась моя альпинистская секция, тренером которой я всегда
числился, и также проводились регулярные тренировки, связанные с подготовкой к
летним мероприятиям.
Однако, мысль о сейсмоизолирующих фундаментах КФ, как я их стал называть,
меня не оставляла. Однажды в газете “Известия” появилась небольшая статья об
опорах того же назначения, что и КФ. Они только выполнялись из резины,
усиленной стальными прокладками и рассчитывались на небольшой срок из-за
старения резины. Эта статья послужила своего рода катализатором для моих
дальнейших размышлений, которые отвлекали и забирали иногда много рабочего
времени. Результаты диссертации, показались слишком примитивными,
содержащими больше вопросов, чем ответов. Часто на работе я углублялся в

86.

размышления по конструктивному исполнению своей опоры, что, естественно,
Дергачѐв не мог не замечать. Более того, многие мои вопросы касались
совместимости КФ с другими конструкциями здания, из-за чего приходилось надолго
уходить к конструкторам строительных отделов.
Однажды Дергачѐву позвонил директор и попросил Черепинского срочно к нему
зайти. Когда я зашѐл, он ещѐ от двери мне выдал:
До меня дошли слухи, что ты упѐрся в свои катки, от них тебя не отвернуть. В
научную часть
пойдѐшь, заведующим лабораторией?
________________________________
*Анатолий Гайдук ненамного старше меня, с которым мы были знакомы с самого
приезда в Алма-Ату. Он тогда был начальником отдела генплана. Вместе когда-то
играли в волейбол, футбол и сохраняли всегда хорошие отношения.
**Дергачѐв часто иногда недовольным тоном говорил:
Что такое, как лето, так все у нас уходят в горы.
О моих внерабочих увлечениях я ему никогда не рассказывал, но он и сам
догадывался, “где собака зарыта”.
Не понял. В какую лабораторию?
Вместо Парамзина, увольняется он.
Не знаю, говорю после небольшой паузы, подумать надо.
Что тут думать? У тебя сейчас оклад 210, а будет 280. Иди, думай, до утра
только.
Я уже говорил о далеко не лестном мнении проектировщиков о научной части
нашего института, поэтому никогда не планировал там работать и не
представлял каким образом смогу заниматься своей проблемой в случае перехода.
Однако, после обсуждения этого вопроса с женой, решили, что такое повышение
зарплаты для нас имеет значение. А Миша по телефону сказал мою любимую фразу:
Иди, война план покажет.
Так я стал до проведения голосования Учѐного Совета исполняющим
обязанности заведующего лабораторией оснований и фундаментов.
В науке, однако, свои порядки и правила поведения. Там уже довольно много
кандидатов наук. Жунусов пишет докторскую диссертацию, на которую ”пашут”
несколько лабораторий. На место Парамзина планировался другой кандидат, но
директор спутал карты. Заведующий лабораторией промзданий некто *Марат
Ашимбаев и верный человек Жунусова не раз говорил ему:
Ошибку допускаете, Толеубай Жунусович. Что у нас мало своих претендентов?
Черепинский человек **проектировщиков.
Однако, против желания директора института Жунусов возражать не мог, к
вышестоящим руководителям он относился с почтением.

87.

Всего этого я, конечно, не знал тогда и к новым условиям работы постепенно
начал приспосабливаться. В лаборатории было несколько толковых ведущих
специалистов, которые самостоятельно вели свои темы, и в которые можно было
частично включить исследования, связанные с сесмоизоляцией. Кроме того, мной на
следующий год была заказана тема по сейсмоизоляции в объѐме госбюджета.
Постепенно появлялись доброжелатели, и даже хорошие приятели в научном
подразделении тоже. Там работал Эрик, ставший потом учѐным секретарѐм,
некоторые заведующие другими лабораториями, да и многие научные сотрудники,
лаборанты, с которыми у меня всегда оставались хорошие отношения. Но
недоброжелатели оказались тоже. К ним, в первую очередь, относился Амангельды
Аубакиров, связавший со временем свои научные интересы с сейсмоизоляцией. С ним,
по крайней мере, было всѐ ясно, он выступал обычно открыто, аргументируя свою
позицию. Более зловредными оставались всегда “доброжелатели”, типа
Ашимбаева, умного стратега и тактика закулисных дел, проводившего против меня
с самого начала скрытую компанию.
____________________________________
*Марат опытный политик в научной среде нашего института. Жунусов ему очень
доверял, как бывшему своему аспиранту, пока Марат сам не занял его директорское
место.
С Маратом у меня были внешне короткие, почти дружеские отношения, но я
всегда ощущал его скрытую неприязнь и коварство.
**Он был прав, в научном подразделении я себя чувствовал неуютно, особенно,
когда собирались все сотрудники за праздничным столом. В отличие от многих, я так
ни разу не смог сказать приятных слов в честь нашего руководителя Толеубая
Жунусовича и всегда старался избегать застолий или уходил с них по возможности
быстрей.
Наука считалась “тѐплым местом”, чужаков туда впускали неохотно. Поэтому
при голосовании, которое состоялось через год и в отсутствие директора, тоже
члена Совета, лаборатория от меня “уплыла”, не хватило одного голоса “за”.
Директор, тоже член Совета, прилетев через два дня из Москвы, прежде чем
подписать приказ, пришѐл к Жунусову в кабинет, где они, по словам секретаря, имели
не очень продолжительную беседу. В результате этой беседы в научном
подразделении появилась *лаборатория кинематических систем сейсмозащиты
зданий и сооружений, а руководителей для неѐ, кроме меня, не нашлось.
4. 8. Взлѐты и падения.
Лаборатория с таким несколько мудреным названием стала началом
комплексных исследований в новой области сейсмостойкого строительства,
названной когда-то нами с В.М. сейсмоизоляцией. Вся прежняя работа могла
рассматриваться лишь как предварительная, иными словами пробой сил.
Диссертацию, как оказалось, тоже нельзя считать исследованием,
подтверждающим положительный результат. Она лишь могла служить
обещающим началом этих исследований.

88.

Во время защиты диссертаций экспертный Совет оценивает, в основном,
профессиональный уровень автора, чаще всего, по манере изложения материала, не
вникая в теоретические выкладки и выводы, подтверждаемые модельными
испытаниями. Ни то ни другое не предназначено для практического использования,
что хорошо всем известно, и на защите диссертаций внимание больше уделяется не
результатам, а, скорей, соблюдению процедурных правил.
Считая свои выводы верными относительно положительного эффекта опор КФ,
я всѐ же сознавал необходимость в более масштабных и доказательных испытаниях,
о которых имел тогда смутное представление. Аспиранту не позволительно
экспериментировать с натурными объектами из-за слишком высокой стоимости
эксперимента и риска неоправданных затрат при отрицательном результате. Теперь
же такая задача стояла передо мной в объѐме исследовательских работ института.
Теперь ответственность за результаты ложится не только на автора, но и на
организацию, которую он представляет. Если нет результата, значит, запрошенные
средства истрачены впустую со всеми вытекающими последствиями. Поэтому на все
последующие годы неуверенность, или на альпинистском жаргоне мандраж
становится моим привычным состоянием, который, если не скрывать от других,
вредить делу.
Итак, с чего начать?
Прежде всего, следует оценить ситуацию и своѐ место в ней. Есть лаборатория,
но нет сотрудников, нет отдельного помещения, лишь письменный стол. Заказанная
тема не финансируется, деньги пока не поступали, но зарплата, тем не менее,
выплачивается регулярно. Очевидным остаѐтся недоброжелательное отношение ко
мне моего непосредственного руководителя в лице Жунусова. Правда, ему приходится
сдерживаться, памятуя о моих добрых отношениях с директором. Из прежних
сотрудников по лаборатории оснований и фундаментов переходить в новую
лабораторию никто не захотел, зная, как меня “уважает ” Т.Ж. и его правая рука
Ашимбаев. И все же, в научной части, как среди завов, так и среди простых
исполнителей, появилось уже немало доброжелателей, оказывающих хотя бы
моральную поддержку.
Несмотря на мрачные перспективы, настроение всѐ же оставалось боевым.
Возвращаясь часто уставшим с вечерней тренировки, я говорил себе
распространѐнное у нас в горах слово:
_________________________________________________
*Много лет спустя, на совещании в Госстрое Т.Жунусов с гордостью заявил, что
первое в СССР научное подразделение, связанное с проблемой сейсмоизоляции, было
создано им в 1973 году.:
Прорвѐмся.
Вмешался случай. К Жунусову в кабинет зашѐл малоприметный человек
небольшого роста и предложил построить дом на фундаментах КФ. Думаю, для
Жунусова, как и для меня, такой визит был большой неожиданностью.
Малоприметный человек, некто Геннадий Смородин, оказался главным
конструктором закрытого института (“ящика”) в Ленинграде. Представив меня
Смородину, Жунусов оставил нас одних в своѐм кабинете для деловых переговоров.

89.

После полуторачасового разговора мне стало понятно, чьи интересы представляет
Смородин и в чѐм моя задача. Нужны дома, способные воспринимать сейсмические
колебания почвы при сильных взрывах. А организация, финансирующая проект
называлась Министерством среднего машиностроения. Знаете ли вы, что это за
министерство? Если нет, то и не нужно. Это очень важное министерство
закрытого типа, у которого денег не меряно.
Учитывая такое удачное стечение обстоятельств, удалось договориться о
хорошем финансировании нашего проекта и исчерпывающем объѐме исследований. В
него включались испытания двух четырѐхэтажных домов: одного на КФ, другого в
традиционном исполнении, как аналог для сопоставления. Оказалось, хоздоговор по
науке в таком большом объѐме раннее не заключался институтом, что вместе с
бюджетной темой составил общий объѐм работ лаборатории, превосходящий
объѐмы работ почти всех других лабораторий.
Сразу решился вопрос с помещением, но появилась острая необходимость в
сотрудниках высокой квалификации. Проводить испытания без нужных работников
задача не простая, если учесть полное отсутствие опыта у меня самого.
Правда, для этого был небольшой резерв времени. Первый год ушѐл на переговоры
по проектированию экспериментальных объектов, включая две командировки в
Ленинград и одну в Москву, в *министерство без названия, где решился вопрос о месте
и методах испытаний: город Навои, Узбекистан. .
В нашем отделе кадров мне дали допуск второй категории и предупредили не
забывать о сдержанном поведении. Министерство в Москве найти не составило
труда, о нѐм многим было известно, но проходить туда могут хорошо проверенные
люди. Несмотря на мой допуск, ко мне был приставлен парень крепкого сложения,
который носил мой портфель и сопровождал даже в столовую.
Принимавший меня пожилой человек в штатском (генерал, как потом я узнал),
прежде, чем говорить о деле, тепло расспрашивал о моей работе и жизни в Алма-Ате.
После плавного перехода он стал уговаривать проводить испытания в зоне ядерных
взрывов, не называя конкретного района.
Вам, как учѐному, будут предоставлены большие возможности, исследовать
влияние сейсмических колебаний на здания, заверил он меня.
Примерно представить районы испытаний я, конечно, мог. Признаться, стало
страшновато решаться на такой шаг, вынуждающий менять образ жизни. Нет, это
не для меня и, ссылаясь на свои семейные обстоятельства, категорически отказался.
Нам нужно только такие испытания. Подумайте ещѐ раз.
После затянувшейся паузы последовал вопрос:
Ну, хорошо. Какие испытания предлагаете Вы?
Я рассказал о вибраторе В-3, которым можно доводить до разрушения даже
пятиэтажные дома:
Их в стране два, один в нашем институте. С помощью вибратора мы сможем
создавать воздействия, как с основания, так и с покрытия здания. Кроме того, в
отличие от взрывов, мы сможем варьировать различными режимами воздействия,
что важно для научных выводов.

90.

Приведенные доводы даже для меня стали убедительными, хотя испытания
взрывами, возможно, были бы более показательными. Задав ещѐ несколько вопросов,
генерал, не очень охотно всѐ же со мной согласился:
Город Навои Вас устраивает? спросил он на прощанье.
__________________________________________________________
*В министерство меня вызывали телеграммой для решения вопросов, связанных с
испытаниями
Вполне, и мы пожали друг другу руки.
После этого составлялась рабочая программа, которую следовало согласовать в
ЦНИИСК им. Кучеренко. Здесь следует упомянуть об ошибке, имевшей последствия.
Переговоры по согласованию нужно было вести с замдиректора по науке
Святославом. Васильевичем. Поляковым, а я их вѐл с молодым доктором наук
Яковом Моисеевичем .Айзенбергом, с которым разговаривать было проще. Эта
ошибка мне провинциалу обошлась не дешево, Святослав Васильевич оказался в числе
моих недоброжелателей. Со временем я понимал, что, если говорить о научной
карьере, в руководители диссертации тоже нужно было бы брать С.В., а не
теоретика Н.А..
Дела понеслись галопом. В этом же году я уже со своими двумя молодыми
сотрудниками в Навои отрабатывал технологию изготовления КФ и испытал их
работоспособность в составе дома на стадии возведения первого этажа.
Следующий год я называю решающим, определившим мою профессиональную
ориентацию, навсегда связанную с проблемой сейсмоизоляции зданий.
Небольшой, в европейском стиле город Навои строился быстро, в связи с добычей в
том районе урановых руд. Уже в конце июня *Геннадий Чернышов, начальник СМУ-2
сообщил о готовности экспериментальных домов и о прибытии вибратора,
отправленного в мае. Нас ждут в первых числах июля. По-видимому, он время
испытаний старался приурочить к моему отъезду в горы. Каков молодец.
Нехороший ты человек, Геннадий, говорил я ему позже не раз, весь кайф
сломал.
Вариантов других нет, нужно ехать. Но с кем? С моими молодыми,
неопытными ребятами? При вибраторе будут ещѐ три специалиста, один по
механической части и два по измерениям колебаний. Но о том, что я буду делать с
записями колебаний, боялся даже думать.
Опять вмешался случай.
Ко мне подошѐл недавно работающий в институте Олег Филиппов из
лаборатории Аубакирова, только что защитивший диссертацию в **НИИОСП, и
попросил принять его в нашу лабораторию. С Аубакировым долго никто не мог
работать, да ему и не нужен был никто, кроме бессловесных исполнителей. Олег
тоже был с характером, с Аубакировым работать отказался, а для меня стал просто
находкой. Много усилий и нервов потребовалось, чтобы осуществить такой переход:
Аубакиров не отпускал, по известным ему одному причинам, Жунусов добро не давал,
побаиваясь его взрывного нрава. Кончилось тем, что я без согласия Аубакироа и
разрешения Жунусова взял два билета, и мы вылетели в Ташкент, откуда до Навои
добирались поездом. Вся остальная группа из пяти человек туда отправилась

91.

несколько раньше институтским автобусом, марки ПАЗ, загруженным приборами и
запчастями для вибратора.
Наша экспедиция длилась больше месяца, полная различных психологических
моментов во время испытаний и интересного времяпровождения вне работы.
Об это стоит немного рассказать.
Испытания, по определению статической характеристики КФ в составе здания,
проводились с помощью хитрого приспособления, над которым мы с Олегом бились и
спорили два дня, и столько же над ним корпел сварщик СМУ. Установка получилась
неплохой, однако, начальные результаты
_______________________________________________
* Геннадия Чернышова стали проявляться признаки рассеянного склероза,
отказывали ноги.
Позже он приезжал в Алма-Ату в институт экспериментальной хирургии, куда я
его устраивал с помощью Надира (он там работал).
**НИИОСП Научно-исследовательский институт оснований и подземных
сооружений. Олег, аспирант этого института, оказался квалифицированным
специалистом в области эксперимента и главным моим оппонентом в практической
работе, с которым долго сотрудничали.
нас повергли в уныние. Оказалось, горизонтальная жѐсткость опоры во много раз
превышала ожидаемую по расчѐту. Практически это смертный приговор КФ,
испытания вибратором проводить при такой жѐсткости смысла не имеют. Вот
тебе, бабушка, и Юрьев день, приехали. Результат меня расстроил, если не сказать
больше, с Олегом мы долго обсуждали ситуацию, не находя выхода. В ту ночь, я заснул
только под утро.
Не могу сказать про Олега, но я утром из гостиницы уходил, как на казнь, решив
из-за безысходности, увеличивать нагрузку до величины, максимально допускаемой
нашей установкой. Что оставалось делать? Скорей всего, из науки придѐтся уходить,
но, как и что говорить заказчику, даже представить не мог.
Возле нас обычно крутилось два-три любопытствующих рабочих СМУ, которые
раздражали своими советами. В этот раз я даже не сдержался от нецензурного слова
и злой ушѐл в вагон к прибористам.
Минут через пятнадцать в вагон зашѐл улыбающийся Олег:
Всѐ, Бобик сдох.
Сломалась установка?
Нет не установка. Жесткость, наконец, сломалась, упала.
Смысл наших лаконичных фраз никто не понял, но мы с Олегом друг друга поняли
отлично: повышенная жѐсткость отмечалась только при небольших смещениях,
после которых снижалась до ожидаемых значений. Статические испытания в этот
день привели ещѐ несколько раз и остались довольны результатом, который дал новые
представления о КФ, отмеченные нами вечером в гостинице всей бригадой.
Динамические испытания, фактически включали четыре испытания: при
воздействии вибратора с основания и с покрытия четвѐртого этажа в каждом из
двух домов. Подготовительные работы занимали много времени и требовали усилий,
чтобы вложиться хотя бы в месячный срок, долго жить даже в министерской

92.

гостинице не так удобно, как дома. Правда, появилось много приятелей и
приятельниц, с которыми мы по воскресным дням на нашем автобусе ездили на
экскурсии в Самарканд, Бухару, вечерами среди недели ходили в центральный бассейн,
играли в футбол. В нашу компанию включился даже Чернышов и его главный
инженер.
Но работа поглощала полностью. У нас с Олегом других разговоров почти не было,
особенно, после проведенных испытаний вибратором (круток) и анализа записей.
Первую крутку готовили почти неделю, что не могло нас устраивать. Приходилось
двигаться быстрей, так как крановщик задерживаться после пяти не желал, а без
крана делать ничего нельзя. Особенно положение усложнилось, когда наш шофѐр
*Цветной несколько раз садился за руль не трезвым, и мне самому пришлось его
заменять.
Наиболее мощные крутки проводились в присутствии зрителей из числа
работников СМУ. Так уж получилось, что начальник техотдела СМУ, большой
кинолюбитель по своей инициативе снимал на 16-миллиметровую плѐнку все наши
эксперименты, которые в дальнейшем сыграли большую роль для признания КФ.
Обычно во время повышенной интенсивности колебаний я находился на крыше, и не
мог видеть происходящие во времени повреждения стен, включая трещины в оконных
проѐмов до 1.5-2 мм и сдвиги панелей относительно друг друга. Они хорошо видны на
киноплѐнке, что позволяло сопоставить их с физическими ощущениями постепенного
разрушения здания при землетрясении. В отличие от дома-аналога, колебания дома
на КФ, происходят только в уровне КФ, без перекосов этажей и повреждения стен.
_______________________________________________
*Толик, по кличке Цветной, провѐл в тюрьме около 14 лет и был весь в татуировке,
за что и получил свою кличку. С ним у меня произошѐл инцидент. Я его ударил, когда
он в третий раз вышел пьяным, грубил и обозвал всех нас “ср..ными
интеллигентами”. После этого я сам ездил на автобусе, обслуживая наши работы, а
Цветного пришлось отстранить, он сидел в гостинице.
На завершающие испытания дома на КФ максимально возможными нагрузками по
интенсивности приехало вместе со Смародиным много представительных людей,
среди которых был знакомый мне генерал. Приехал дня за два до испытаний сам *Т.Ж.
в сопровождении Ашимбаева и Володи Анисимова, заведующего лабораторией
измерений. Не было только представителей *ЦНИИСК.
При “показательных выступлениях” я находился среди зрителей, отвечая на
различные вопросы, и видел, что наши испытания производят впечатление. После
записей основных колебаний делали несколько показательных круток, демонстрируя
неуязвимость дома даже при колебаниях в пределах 9-10 см. Некоторые “зрители ”
перед уходом поздравляли с успехом, в том числе и генерал.
Смородин тоже был доволен, о чѐм сказал, прощаясь:

93.

Признаться, я сомневался в положительном результате, но теперь я ваш
сторонник
и вы можете всегда рассчитывать на мою поддержку.
Недовольным, как мне казалось, оставался только Т.Ж. В центре внимания он не
был, а я не сообразил его всем представить и не подходил к нему, возможно, из-за
того, что возле него крутился Ашимбаев. Кроме того, мне приходилось многим
давать пояснения и отвечать на вопросы. О проявлении уважительности к своему
директору я как-то не думал. А зря.
Мой промах сказался при обсуждении результатов испытаний на Учѐном Совете
института. Т.Ж в мой адрес высказал несколько неприятных слов по поводу “моей
звѐздной болезни” и явно был доволен теми, кто выступил с критикой выводов по
результатам испытаний. Всѐ же отчѐт утвердили, иначе работа считается не
выполненной.
Что касается выводов, то они меня самого не устраивали, о чѐм в отчѐте,
естественно, сказано не было. Результаты нуждались в более глубоком анализе.
Прежде всего, они не увязывались с общепринятой методикой динамического расчѐта
зданий в практике проектирования. Впервые пришлось убедиться, как в результате
накопления повреждений (вначале невидимых) необратимо снижается жѐсткость и
прочность дома-аналога в зависимости не только от нагрузки по мере еѐ увеличения,
но и от времени действия при постоянной величине.
В строительных нормах величина сейсмической нагрузки на здание определяется
исходя из первоначальной его жѐсткости, а под сейсмостойкостью подразумевается
состояние, предшествующее обрушению здания, то есть при максимальном
снижении его жѐсткости. В наших испытаниях изменение жѐсткости отмечалось
даже при слабых колебаниях, не говоря о сильных, сопровождаемых видимым
повреждением стен. Выходит, расчѐтную сейсмическую нагрузку следует изменять в
соответствии с изменением жѐсткости здания? Если учитывать, что и само
воздействие изменяется во времени, то какова цена расчѐтов, которые я сам
выполнял столько лет и даже ***гордился этим? Какой смысл вообще в
динамических расчѐтах? Не лучше ли статический метод, как в Японии, в виде
коэффициентов для различных зданий?
Аналогичные изменения жѐсткости по мере увеличения нагрузки отмечаются и
в доме на КФ. С той лишь разницей, что эти изменения связаны с особенностями
КФ, а не с повреждениями, что подтверждалось восстановлением жѐсткости при
повторных крутках, даже после колебаний
______________________________________________________________
*В ЦНИИСК я перед этим звонил и попал на С.В.Полякова
Вы о нашем приезде предупреждали нас раньше? - спросил С.В.
Святослав Васильевич, мы с Айзенбергом когда-то договаривались, что
представители ЦНИИСК должны
присутствовать на испытании.
Ну, вот и продолжайте с ним договариваться, ответил С.В. и положил трубку.
.

94.

**Особенно, программой расчѐта на воздействие, заданное акселерограммой
землетрясения на ЭВМ Она была составлена в объѐме диссертации, может быть,
впервые в стране. Мне казался такой расчѐт наиболее приближающим нас к
реальности.
дома с размахом 8 сантиметров. Но и в этом случае нормативная методика расчѐта
тоже нуждается в корректировке.
Сопоставление двух объектов в условиях, как нам казалось, одинаковых нагрузок
должен стать основным аргументом в пользу КФ. Наглядным подтверждением
этому служит изменение форм колебаний здания, происходящих, в основном, за счѐт
перемещений КФ, а не деформаций стен. Эффект очевидный, но не тут-то было.
Доказательность такого утверждения специалисты могут ставить под сомнение,
если принимать во внимание различие динамических свойств объектов, для которых
будут наиболее опасными не одни и те же воздействия. Поэтому вывод о
положительном эффекте КФ следовало также увязывать и с возможным
характером землетрясений, ожидаемых, точнее вероятных на площадке
строительства. Олега не очень мучили эти нестыковки. Он уехал из Навои несколько
раньше и к моему приезду представил полную обработку записей виброиспытаний в
табличном виде. Однако, его, экспериментатора высокой квалификации, не особенно
увлекала природа происходящих процессов.
Результаты испытаний можно рассматривать как положительные? Можно.
Подтвердили мы свой профессиональный уровень? Подтвердили.
Что ещѐ нужно?
Да, для научного отчѐта результат хороший, средства потрачены не зря, но
обоснованных выводов по нему сделать был невозможно.
Нашим просчѐтом с самого начала была ориентация на методы, заложенные в
нормативные материалы. Новая область, связанная с вероятностными методами
была мне малознакома, и представлялась чем-то вроде “материализации тьмы”, как
говорил герой фильма “Пекарь императора”. Осваивать еѐ не хотелось. Зачем
заниматься всякой ерундой, не лучше ли снова уйти в практические расчѐты и не о
чѐм не думать? Возможно, ушѐл бы, да терять в зарплате уже не хотелось.
При согласовании научного отчѐта в ЦНИИСК, в соответствии с требованиями
заказчика, мне пришлось выступать перед ведущими специалистами отделения
сейсмостойкости во главе с С.В.
С небольшим опозданием пришѐл знакомый генерал, которого С.В. посадил рядом с
собой. Стало ясно, что о моѐм приезде его оповестили.
Такого кворума я не ожидал и несколько волновался во время своего короткого
выступления, говорил не очень чѐтко. Главным аргументом в пользу КФ мне казался
сам фильм, демонстрирующий работоспособность КФ и их влияние на характер
деформаций дома. В качестве научного обоснования. были представлены
сопоставительные расчѐты с использованием нормативных методов
Затем выступил Яков Моисеевич Айзенберг, защитивший недавно докторскую
диссертацию, и наряду с некоторыми замечаниями, отметил значительность нашего
эксперимента:

95.

Считаю, сказал он в конце своей речи, эксперимент такого масштаба
проводится впервые в мире, в котором сейсмоизоляция может рассматриваться как
научный раздел в сейсмостойкости.
Следом за ним довольно резво, как мне показалось, почти выскочил *Саша Жаров
и коротко пояснил, почему конструкция КФ и результаты испытаний не дают
полной оценки сейсмозащиты. Последняя фраза прозвучала как вывод:
Сейсмические воздействия в расчѐтах составляют очень обширный класс по
амплитудночастотному составу. Поэтому оценки всякой новой конструкции следует
проводить методами теории вероятности, что в работе не сделано. Нужны
дополнительные исследования.
__________________________________________
*На поддержку Саши Жарова, бывшего алмаатинца и своего приятеля я очень
рассчитывал.
Но после собрания он рассказал, что С.В. его перед этим вызывал и определил
содержание речи. Зам. директора по научной работе ЦНИИСК, проф. С.В.Поляков,
стоявший во главе всего направления сейсмостойкости в стране, оставался ещѐ в то
время в стороне от “нового раздела строительной науки”, но этим был уже озабочен.
Желающих выступать больше не оказалось, и С.В. после непродолжительной речи
тоном учителя подвѐл итог:
Говорить о практической пользе сейсмоизолирующих фундаментов пока нельзя.
Нужны
всесторонние исследования, которые станут возможными после ввода в скором
времени у нас большой виброплатформы. Кстати, такого слова, сейсмоизоляция,
нет в научно-технической терминологии, есть виброизоляция. Технические
термины требуют точности.
Потом добавил, обращаясь ко мне:
Не хотите что-нибудь ещѐ сказать?
Его речь раздражала своим менторским тоном, точнее, злила, но и придала
смелости. Я встал и возразил по некоторым его высказываниям, касающихся
расчѐтного распределения усилий в здании от сейсмических сил. Я также сказал, что
платформа и модельные испытания не дадут ответы на многие вопросы, что в этом
смысле испытания зданий более важны для результата.
Моѐ добавление, похоже, рассердило С.В.
Я старался объективно оценить представленные материалы, уже с места
говорил С.В., но, похоже, моѐ мнение Вас не устраивает, и мне жаль, что вы наш
бывший аспирант, сказал он раздражѐнно.
Какое это имеет отношение к нашему спору, Святослав Васильевич?
А я с Вами не спорю, я Вам объясняю.
На этом обсуждение закончилось, а генерал, немного поговорив с С.В., ушѐл.
Закончились и мои отношения с Министерством среднего машиностроения, если
не считать приезд их работника в Алма-Ату, примерно, через полгода, с целью
склонить меня к испытаниям в зоне ядерных взрывов.
Там Вам будет полная свобода. За год - за два доктором станете.

96.

Доктором становиться я не планировал никогда, понимая, что по складу
характера не подхожу к учѐной среде. Хотелось только кому-то что-то доказать. Но
по мере углубления в сущность проблемы всѐ больше в ней увязал, временами
уговаривая себя:
Вот это, последнее, сделаю, и прощайте.
Но….”судьба играет человеком, а человек играет на трубе”. Так поѐтся в
известной песне. Поэтому и начатое здесь изложение истории КФ придѐтся
продолжить.
4.9. Продолжение истории с КФ.
После Всесоюзной конференции в г. Фрунзе (ныне Бишкек), где я изложил первые
свои материалы, засчитываемые как публикация к диссертации, из Севастополя
пришло письмо от некого к.т.н. В.Назина, управляющего строительным трестом, с
просьбой выполнить расчѐт предлагаемых им опор того же типа, что и КФ. Я не
ответил ему. Да и не мог ответить, поскольку сам находился в состоянии сомнений
относительно своих теоретических выводов, ещѐ далѐких от применения.
Между тем, письмо тогда навело на мысль о том, что кто-то ещѐ сейчас
работает над практическими способами снижения сейсмических нагрузок на здания.
Выходит, мои усилия научного обоснования одного из таких способов, не являются
такими уж малозначимыми, если судить по снисходительному отношению к ним
некоторых учѐных мужей.
Постепенно стали появляться и другие решения, которые можно было бы
назвать экспериментом в строительстве пока ещѐ далѐкого от массового применения
без соответствующих научно-технических обоснований. Однако, новая “волна”,
рождѐнная пружинами Зеленькова и диссертацией Черепинского по свету
покатилась, что особенно проявилось после навоинских испытаний.
Попытки построить (хотя бы схематично) конструктивную систему,
снижающую передачу движений грунта на здание при землетрясении ещѐ в начале 60годов стали увлечением нашей специализированной группы при техотделе. Василий
Михайлович поощрял это увлечение, и сам участвовал в подчас горячих спорах. К
обсуждению проблемы снижения сейсмических сил приходилось возвращаться много
раз, хотя состав участников менялся, но в него часто входили уже опытные
конструкторы и специалисты по расчѐтам и не только нашего института. Мне
временами казалось, что в течение многих лет мы обсудили все возможные

97.

конструктивные варианты, среди которых КФ, по мнению большинства
специалистов, оставалось наиболее простым и доступным в строительстве
решением. Но вся доказательная база такого представления, потребовала большой по
объѐму и времени работы и, в каком-то смысле, стала моим личным крестом, от
которого я так и не смог освободиться, особенно, когда перешѐл в научное
*подразделение.
Результаты динамических испытаний в Навои привели к очерѐдному тупиковому
состоянию, перечеркнувшему представления о работе конструкций в условиях
сейсмических нагрузок. Работоспособность КФ сомнений не вызывала, но
количественная оценка эффекта сейсмоизоляции нормативными способами
выполняться не могла, если учитывать изменения в проявлении физических свойств
конструкций в течение действия нагрузки. Тем более, что и сами нагрузки при
землетрясении изменяются во времени, представленными записями колебаний
почвы или такими же записями искусственно построенными. Какие же из них нужно
использовать в расчѐтах?
Но это не всѐ. Для новых методов, потребуются специальные программы на ЭВМ,
без которых охватить большой объѐм расчѐтных ситуаций становится
невозможным.
Но и это не всѐ. Нужно решать, каким образом выполнять анализ результатов
такого множественного расчѐта и делать выводы относительно опасного состояния
конструкций и здания в целом? В общем, полный завал.
Неизбежность использования теории случайных процессов понять не составило
труда. Сложность состояла в использовании еѐ методов применительно к расчѐту
зданий и программном обеспечении этих методов. Очевидно, потребуются годы, даже
десятилетия только для того, чтобы подготовится к такой работе. Наконец до
меня дошло, о чѐм говорил Жаров в Москве.
Выходит, снова приехали?
Но опять же случай долго себя ждать не заставил. Он оказался рядом, в лице
моего доброго товарища Эрика Пака и его молодого сотрудника Володи Лапина.
Да это же моя работа. Дай Володе, он выполнит все твои расчѐты, заверил он
меня, когда я поделился с ним своими мрачными соображениями.
Больше тебе скажу, скорей всего таких программ, кроме нас, нигде и найдѐшь.
Лапин по ним диссертацию пишет.
Эрик, ты мой спаситель, а я уже подумывал бросать свою затею с наукой.
_______________________________________________
* В 70-х годах подразделение получило статус самостоятельного научноисследовательского института с новой вывеской КазНИИССА.(Казахский научноисследовательский институт сейсмостойкого строительства и архитектуры) .К
этому времени к нему пришла известность, как к одному из значительных в стране
научных центров в области сейсмостойкого строительства со своей
экспериментальной базой. Известность в стране получили комплексные испытания
зданий с использованием мощного взрыва при возведении в Алма-Ате селезащитной

98.

платины. Результаты испытаний послужили материалом для докторской
диссертации директора Т.Ж.Жунусова.
Так к нашим *дружеским отношениям добавились отношения деловые, точнее
творческие. В моѐм окружении в составе лаборатории образовалась очень
квалифицированная команда в области теории, эксперимента и расчѐта,
позволяющая обсуждать самые сложные научные проблемы, связанные с нашими
исследованиями.
Дружный коллектив в научном подразделении, по-видимому, большая редкость.
Помнится, ещѐ Н.А. жаловался на обстановку в ЦНИИСК’е, предупреждая об
осторожности по поводу всякого рода свободных высказываний.
Мне с Вами удобней разговаривать здесь, примерно, так раза два он говорил мне,
когда мы сидели с ним за чашкой чая или кофе у него дома, я уверен, наши разговоры
останутся между нами, дальше не пойдут. Не дай бог, что-то лишнее сказать в
ЦНИИСК’е.
Действительно, на **Платформе всегда чувствовалась напряжѐнность в
отношениях многих сотрудников. Мы с Эриком старались туда ходить как можно
реже, только по делу или поговорить кое с кем из приятелей.
В КазНИИССА обстановка была лучше. Т.Ж. часто громко ругал подчинѐнных, но в
основном, заведующих лабораториями и, как бы по-свойски, долго зла не держал, не
говоря о том, чтобы кого-то увольнять или даже наказывать. Работа в научной
части особенно не напрягала, если ты сам не считал нужным для себя что-то
делать. Праздники, как правило, отмечались застольем, за которым большая часть
тостов произносились в честь ***Т.Ж. Не чувствуя себя ещѐ членом коллектива, я
старался избегать этих застолий, тем более хвалить за что-то своего начальника
“язык не поворачивался”. Ясно, такого сотрудника, в прошлом “ставленника
директора” и скрытого недоброжелателя, как казалось Т.Ж., всегда следует
опасаться.
Плохое обо мне мнение поддерживалось его приближѐнными советниками,
которых я по этим причинам старался избегать. Наибольшую неприязнь ко мне
проявлял Марат Ашимбаев. Он не раз, после моих разногласий с Т.Ж., советовал ему
избавиться от заносчивого “проектировщика”. Спасали сравнительно большие по
объѐму хоздоговора, связанные с использованием КФ во многих ****городах,
отнесѐнных к сейсмически опасным регионам. Наши КФ оказались в авангарде нового
направления строительной науки под названием сейсмоизоляция, хотя к тому
времени стали появляться другие предложения того же назначения, но с меньшим
спросом и меньшим объѐмом исследований. Испытания с применением вибратора В-3
мог проводить только КазНИИССА, что позволяло для КФ получать более
наглядный и убедительный эффект сейсмоизоляции.
Кроме того, простое исполнение делала их повсеместно доступными, даже в
сельской местности при строительстве малоэтажных домов.
______________________________________

99.

* Эрик занимал большое место в моей жизни. Он дружил с Мишей. Когда Миши не
стало, Эрик стал мне очень близок. Все, кто с ним общался, ценили в нѐм добрые
душевные качества, честность, такт и выдержку, наряду с хорошей спортивностью
и азартом в спортивных играх.
** Платформой в ЦНИИСК называлось отделение сейсмостойкости, где на 1-м
этаже была смонтирована большая виброплатформа, рассчитанная на модельные
испытания.
***Т.Ж. был большой любитель выпить и этого никогда не скрывал.
****Следующим экспериментом после Навои стал пятиэтажный крупнопанельный
дом в Алма-Ате, испытания которого стали заявкой Казахстана на лидерство в
области сейсмоизоляции. На протяжении трѐх десятков лет в Алма-Ате
испытывались ещѐ шесть домов различной этажности, до 9-и этажей
включительно.
Испытания домов на КФ с использованием вибратора, гидравлических домкратов
и даже подземных взрывов проводились во многих городах нашей большой страны: в
Петропавловске-Камчатском, Иркутске, Чимкенте, Ташкенте, Таксимо, Тынде,
Северобайкальском, Шелихово, Усолье-Сибирском, Южно-Курильске, ЮжноСахалинске, а также в сельской местности Алма-атинской области.
Однако, в тематический план исследовательских работ по новому разделу науки
Жунусовым включалась неохотно. Тем более, он не старался *отстаивать эту
тематику в Госстрое, считая новое направление, хотя и рождѐнным в его
институте, всѐ же очень сомнительным. Мне казалось, тогда, известность КФ, да и
сам заведующий лабораторией несколько раздражали его, что создавало определѐнную
напряжѐнность в **работе.
Наоборот, ЦНИИСК, как головная организация страны по проблемам
сейсмостойкости, с полным основанием взял шефство и контроль над новым
направлением, тем более там защищалась первая диссертация, и появились другие
предложения для исследований.
Поэтому рассчитывать на госбюджет не приходилось. Оставались хоздоговора,
связанные с расчѐтно-экспериментальной и позже только расчѐтной оценкой
влияния сейсмоизоляции на снижение сейсмических нагрузок в проектируемых
зданиях. Заказчиков оказалось не так уж мало. Часто они сами находили нас по
публикациям в печати или выступлениям на конференциях.
Проектирование зданий с использованием КФ осуществлялось проектными
институтами по месту строительства во многих городах сейсмоопасных районов,
включая республики Средней Азии, Казахстан, Сибирь, Камчатку, Сахалин и даже
Курильский остров Кунашир. Причѐм, почти всегда в проектировании принимали
участие опытные конструкторы, не раз вносившие поправки в предлагаемые
решения, дополняя тем самым творческий союз специалистов.
В объѐме хоздоговора выдавалось заключение КазНИИССА по сейсмостойкости
принятого решения с учѐтом прогнозируемого характера ожидаемых землетрясений
в районе строительства. Предварительно Володя с помощью своего метода, выдавал
мне для анализа цифровые результаты по сейсмическим нагрузкам на здание с КФ и

100.

на обычных фундаментах для сопоставления. Метод позволял учесть вероятность
ожидаемых землетрясений, представленных сейсмологическими сведениями об
ускорениях на грунте. На основании такого сопоставления и величины снижения
выполнялся нормативный расчѐт прочности всех конструкций, для чего научный
результат приходилось определѐнным образом корректировать, приспосабливая к
нормативной методике, обязательной при проектировании. Понятно, полного
соответствия результатов расчѐта реальным нагрузкам при землетрясении
получить невозможно при любом методе оценок, но наш метод позволял более
объективно учитывать влияние различных по характеру землетрясений и
оценивать ожидаемое снижение нагрузки с помощью КФ. Поэтому результаты
оценок выглядели
убедительно в сравнении общепринятыми методами и выдавались проектирующей
организации вместе с официальным заключением.
____________________________________
*Вспоминается случай в Госстрое, о котором мне рассказал работавший там мой
приятель Олег Пономарѐв, который до Госстроя работал в ЦНИИСК.
На совещании с участием директоров научно-исследовательских институтов ктото поднял вопрос об использовании КФ, что очень, видимо, удивило, но одновременно
возмутило Т. Ж.:
Если бы я не мешал, уже бы вся Алма-Ата застроилась домами на КФ. Их ещѐ
нужно проверять и проверять.
Представьте нам самим решать этот вопрос, и ушѐл с совещания.
Директор АрмНИИСС даже выразил своѐ удивление:
Странно, почему Толеубай Жунусович обижается. Я бы наоборот гордился, если
бы мой сотрудник предложил что-нибудь подобное.
С годами я стал понимать правила взаимоотношений людей в научной среде, но
ошибки своей независимой манеры поведения исправлять было для меня сложным
делом. Влияла молодая заносчивость от сознания, что мне, уже тогда специалисту с
опытом и в области расчѐта, тем более, маститому альпинисту, негоже заискивать
перед кем бы то ни было. Достаточно честно работать с подчинѐнными, соблюдая
принцип: хочешь, чтобы твои подчинѐнные работали, работай сам. В науке
действовал и другой принцип: хочешь что-то получить для себя, работай на шефа.
С шефами мои отношения долго не складывались, наоборот, в течение многих лет
оставались напряжѐнными.
. Нормальные отношения наладились лишь после ухода Ашимбаева в другой
институт, и за годы, пока его не было, наша лаборатория во многом преуспела.
С некоторых пор пришло понимание важной роли инженерного опыта и
интуиции при проектировании зданий, которыми следует руководствоваться помимо
результатов расчѐта. То же самое относится к конструктивному исполнению
сейсмоизолирующих фундаментов. Для их эффективности и надѐжности
необходимо, прежде всего, обеспечить прочность и устойчивость при достаточно
больших смещениях и КФ этим требованиям вполне соответствовал.

101.

V. ОПЫТ
Экспериментальное проектирование почти всегда увязывалось с испытаниями, по
результатам которых составлялись отчѐты с заключениями по сейсмостойкости.
Эти заключения часто служили заказчику основанием для строительства других
однотипных зданий, иногда даже целыми микрорайонами. За период двух десятков
лет зданий на КФ, построенных в различных городах, оказалось довольно много, во
всяком случае, больше трѐхсот. Многие дома за этот период даже испытывали
воздействия землетрясений, подтвердивших положительную роль КФ и позволивших
выявить ошибки в проектировании.
Некоторые из таких испытаний хотелось вспомнить вместе с “товарищами по
оружию”, вносивших свой вклад в общее дело, с кем увидеться уже, возможно, не
придѐтся.
5.1. Сахалин, Курилы.
Использование КФ в столь отдалѐнных районах как Сахалин и Курилы можно
назвать случайным. Это произошло благодаря моим дружеским отношениям с
Вадимом Усачовым, ведущим специалистом проектного института
“Сахалингражданпроект”. Наше знакомство произошло в Алма-Ате, куда его
привела линия жизни, и где он нашѐл свою вторую половину Надежду. Мы были
молоды, наше восприятие и оценка происходящих вокруг событий во многом
совпадали. Вадим был простой, бесхитростный человек, который очень подошѐл по
интересам и общему развитию к окружавшим меня друзьям. Дружбу нашу, которая
поддерживалась в течение многих лет, я могу приравнивать почти к родственным
отношениям. На Сахалине мне приходилось быть не один раз, где дом Вадима был
моим домом, и вся его семья ко мне относились тоже по-родственному. Об этом я
ещѐ расскажу в другом разделе повествования. Здесь речь пойдѐт лишь о деловых
наших отношениях и об ошибке, которую можно назвать роковой, помешавшей
быстрому продвижению КФ в массовое строительство.
Сообщение о сейсмоизоляции в Сахалингражданпроекте мной было сделано в
первый приезд, связанный с использованием нашей программы “Экспресс32АС” по
расчѐту рамных конструкций с учѐтом сейсмических воздействий. Пожалуй, это
было моѐ первое общественное изложение малоизвестного в проектировании
направления сейсмической защиты зданий, где я рассказал о своѐм авторском
свидетельстве и возможных вариантах его использования. Наивность своих
поступков люди осознают не сразу. Поэтому прошло немало лет, прежде, чем я подругому оценил то выступление. Оно мне со временем представилось не деловым
предложением, а, скорей, желанием “специалиста с большой земли” покрасоваться
перед публикой в провинции.
Зачем излагал сырой материал, не знаю. Возможно, надеялся, что здесь на краю
нашей земли найдѐтся какой-нибудь Василий Михайлович и сразу начнѐт
проектировать дома, не спрашивая разрешения Москвы. Как говорят, молодо-зелено.
Этого не случилось. Похоже, тогда меня особенно и не слушали, соблюдали лишь
приличие. Но дело, благодаря Вадиму потихоньку двинулось и могло быть очень

102.

успешным, если бы не досадный просчѐт, о котором я часто вспоминал с большим
сожалением и о нѐм нельзя не рассказать.
Второй приезд состоялся уже после испытаний в Навои и Алма-Ате, по моим
представлениям получивших кое-где известность, как первые практические решения
сейсмоизоляции в строительстве.
На этот раз, интерес проявили не только проектировщики, но и заказчики в лице
управляющих строительных организаций. Новая технология, согласно нашим
заключениям, допускала повышение этажности, в котором была особая нужда в
условиях Южно-Курильска на острове *Кунашир.
Через год мы уже испытывали первый дом, точнее два этажа недостроенного
дома, которые смещались с помощью силовой установки и приводились в состояние
колебаний. Результаты испытаний, хотя и выявили некоторые ошибки в
**проектировании, в целом подтверждали работоспособность КФ, что послужило
основанием для строительства следующего дома в Южно-Курильске с тремя
этажами вместо двух.
Этому строительству предшествовали споры в среде проектировщиков
относительно влияния грунтов обратной засыпки с боков дома. Самое простое
решение, которое всегда навязывал заказчик это подведение КФ под дома без какихлибо изменений вышерасположенных конструкций. В этом случае сохранялась
отработанная строителями технология возведения дома, но КФ оказывались ниже
подвального помещения, полностью засыпанными землѐй.
Ерунда, грунт обратной засыпки мягкий, легко раздвинется при такой массе
дома, говорили одни.
Всѐ же надо проверить, говорили другие.
Испытания дома с таким решением в Навои и Алма-Ате показали, что грунт
боковой засыпки легко раздвигался при колебаниях. Кроме того, в строительных
нормах не учитываются прочностные свойства обратной засыпки. Поэтому в
первом доме согласились с вариантом заказчика из опасения, что он может
отказаться от нашего проекта. Тем более, на острове, как известно, грунты
вулканического происхождения, лѐгкие, что и подтвердилось при испытаниях с
использованием подземных взрывов. Казалось бы всѐ верно.
Всѐ же, учитывая расположение подошвы КФ на глубине почти 4,5 метров, мы с
Вадимом решили перенести их в уровень подвала, с целью полной изоляции от
грунта. Сахалингражданпроект наши замечания учѐл при проектировании
следующего дома, но, к сожалению, строительство по первоначальному проекту не
остановил, три следующих дома продолжали строить без изменений.
В результате, эффект снижения сейсмических нагрузок проявлялся недолго (по
сообщениям ГИП’а Зубова), не более года, что отмечали сами жители тех домов.
Несколько лет спустя, к моменту сильного ***землетрясения этот эффект уже
почти не отмечался: трѐхэтажные дома на КФ были повреждены также, как и
двухэтажные в прежнем исполнении.
Очевидной причиной тому стало постепенное ****уплотнение грунта,
стеснившего работу КФ во время многих предшествующих землетрясений.
Уплотнение проявилось даже визуально в виде просевшей полосы грунта по

103.

внешнему контору здания. Тем самым эта ошибка обесценила важнейший
эксперимент, способный в то время подтвердить полезность новой сейсмозащиты.
____________________________________________________________
*На острове Кунашир в течение года происходят от 20 до 30 землетрясений в год
различной интенсивности. Дома допускались там только в двухэтажном
исполнении.
**Лестничная клетка препятствовала смещениям КФ.
***По интенсивности около 8 баллов по шкале MSK
****Ошибка, связанная с влиянием грунта обратной засыпки, имела место ещѐ в
двух зданиях, но после южнокурильского прецедента уже не допускалас Комиссии
по обследованию разрушений проводились без авторского участия и не могли по этой
причине выполнить всесторонний анализ сейсмоизоляции.
Фактически южнокурильский эксперимент был сорван. А жаль, подтверждение
положительного эффекта в то время могло повлиять на более широкое
использование КФ в сейсмостойком строительстве, поскольку в то время других
решений, доводимых до рабочего проектирования, в стране ещѐ не было.
Наоборот, отсутствие положительного эффекта тогда, на многие годы продлило
экспериментально-теоретические исследования, связанные с использованием КФ, но
уже должны были сопоставляться по эффективности, сложности исполнения и
стоимости с другими решениями сейсмоизоляции.
С некоторых пор я вынужден был себе признаться, что меня не очень тогда
беспокоили последствия работы, которые проводились где-то далеко от места
жительства. Казалось, что о них всѐ равно никогда не узнают, независимо от
результатов. Для чего тогда о них нужно беспокоиться, тем более
контролировать? Больше нравилось ездить по нашей большой стране, видеть еѐ
горы, леса, моря, океаны, что казалось большим личным достижением. Ведь до меня
никто это не делал, и вряд ли будут делать. Хотелось посмотреть, где и как жили и
живут наши люди. Представить только, что Чехов больше месяца когда-то
добирался сюда. Что им двигало? Возможно, то же, что и меня? Жизнь
представлялась вечной.
После нескольких поездок на Сахалин и по Сахалину стало многое привычным,
нравилось, что люди там добрей, проще и живут как везде, всѐ у них есть. Даже
одно время хотелось переехать туда насовсем.
5.2. Камчатка
Камчатский “эксперимент” для КазНИИССА можно назвать наиболее
значительным в работе над проблемой сейсмоизоляции. Таким этот эксперимент
был и для ЦНИИСК, совместившего его с всесоюзным совещанием по
сейсмостойкости. Хотя вся практическая часть испытаний ложилась на нашу
лабораторию, основным исполнителем темы оставался ЦНИИСК, в задачи которого
входило составление сводного отчѐта по теме.
. Для меня он начинался задолго до первого туда приезда и связан с
проектировщиками высокой квалификации, такими как Валера Дроздюк и его жена

104.

Аля Колюжная, Карл Румель и другие. С ними я был в дружеских отношениях ещѐ с
Алма-Аты, куда нас направили по окончании института. Эти ребята узнали
Камчатку раньше многих из нас и на долгие годы связали с ней свою дальнейшую
жизнь. Много раз я позже сожалел, что не поступил когда-то таким же образом.
Специалисты проектных институтов на Камчатке почти все приезжие из
крупных городов Советского Союза. Трудно найти ещѐ такое место, где так сильно
проявляется коллективизм среди людей всех возрастов. Основной интерес,
связывающий долгожителей-камчадалов, является сама природа Камчатки с
неограниченными возможностями для путешествий и рыбной ловли. Многие
приезжали ради больших заработков, но постепенно привыкли не только к красивой
и суровой природе, но и к особым человеческим отношениям, крепко и надолго
связывающих людей. Возможно, в чѐм-то я не прав, но таковы впечатления, которые
оставила эта земля при более близком с ней знакомстве.
После двух совещаний в ЦНИИСК’е было принято решение по проведению
комплексных испытаний ряда конструктивных решений сейсмоизоляции на
сейсмические воздействия, имитируемые подземными взрывами повышенной
мощности. С самого начала я очень скептически относился к таким испытаниям изза их масштабности, требующий больших средств, длительного времени и
негарантированной результативности. На собраниях такого уровня, где
присутствовали известные в стране учѐные в области сейсмостойкости и взрывного
дела, мне не приходилось прежде выступать, но согласиться на длительный
эксперимент только ради хорошего финансирования не хотелось. Как стало
понятным из выступления представителя АН, основные исследования касались
формирования самого сейсмического воздействия в виде серии направленных взрывов.
Создавалось впечатление, что это сама по себе более важная и сложная задача,
решение которой сможет дать ответы на все вопросы в сейсмостойком
строительстве. Но когда и даст ли?
Я ждал, что кто-то из маститых учѐных скажет об этом, пока не понял, что на
это нельзя рассчитывать и нужно решиться самому. Так и сделал. Однако, моѐ
выступление тогда никого не убедило, тем более чѐтко обосновать свои возражения я
не смог, волновался. Помню лишь главный свой аргумент:
Такие испытания в условиях города вряд ли возможны.
По этому поводу с Т.Ж. были разногласия, если не сказать *больше. Он с места часто
меня прерывал своими замечаниями, мешая сосредоточиться.
Вопрос с камчатскими испытаниями разрешился сам собой. ГОССТОЙ, повидимому, посчитал запрашиваемые средства чрезмерными и “взрывники” отпали
сами собой. В качестве основного испытательного средства был принят наш
институтский вибратор В-3, конструкции ЦНИИЭПжилищ, поэтому в состав
проекта помимо ЦНИИСК, входил наш КазНИИССА на условиях подрядчика. Однако,
объект на фундаментах КФ из проекта вначале исключили, о чѐм я даже не знал.
Этот объект снова появился лишь после приезда на Камчатку комиссии во главе со
С.В. (Т.Ж. там тоже был), причѐм, по настоянию **представителей Камчатки.
Камчатский эксперимент потребовал переброски из Алма-Аты помимо самого
вибратора, большого количества измерительных приборов, включая измерительно-

105.

выислительную систему (ИВС) “Сейсмика”, на базе ПК, впервые ***созданную для
измерения колебаний зданий во время испытаний.
_______________________________________
*В Москву в тот раз поехала целая компания приближѐнных к Т.Ж. сотрудников.
включая Ашимбаева, которая весело провела вечер у него в номере. Я, естественно,
там не присутствовал. На совещании Т.Ж. был несколько “подшофе” и, сидя на
первом ряду грубо не раз прерывал моѐ выступление, из-за чего мне тоже не хватило
сдержанности:
Эта работа касается больше всего меня, и я высказываю своѐ мнение. Скажите, с
чем Вы не согласны.
Я не согласен со всем, что ты говоришь, и тебе ещѐ рано здесь себя показывать,
с раздражением и повышенным тоном заявил Т.Ж..
Даже сидевшему на последнем ряду Николаю.Александровичу. пришлось со своего
места за меня заступаться:
Хоть Толеубай Жунусович мой друг, но я вынужден ему заметить, что в таком
тоне нельзя обсуждать тему.
После совещания там же, на “платформе” мы ещѐ некоторое время стояли и
далеко не вежливо разговаривали, а Н.А. всѐ пытался нас примирить.
Уже по приезде в Алма-Ату у него в кабинете опять произошѐл жѐсткий разговор.
Я твой руководитель, почти кричал Т.Ж.:
Значит плохой руководитель, зло ответил я ему.
Это был второй случай, когда Ашимбаев настоятельно советовал уволить
“чужака”, пока не поздно. Что этому помешало, сказать не могу.
**По-видимому, главную роль в такой корректировке сыграла позиция Дроздюка,
возможно, Насырова тоже.
***Авторами системы были толковые ребята: мой старший сын Олег,
программист, автор технического решения, и Чабан Борис, талантливый
электронщик.
О сейсмостойкости жилых домов
1. О бедствиях, которые приносят землетрясения известно всем. Поэтому
эффективная защита от них всегда будет оставаться актуальной, особенно, при
проектировании жилых домов. Нормативные методы расчѐта зданий
соответствуют реакции упругих конструктивных систем на максимальные, т.е.
расчѐтные ускорения при колебании основания. Обладая массой, здание
удерживается силами инерции, которые при смещаемом основании
рассматриваются как расчѐтные нагрузки, вызывающие значительные
повреждения.
В практических
расчѐтах принято считать основание неподвижным, а сейсмические силы (силы

106.

инерции) приложены к зданиям.
Объѐм
повреждений точному учѐту не поддаѐтся, поскольку он зависит не только от
величины ускорений, но и от их длительности (или повторяемости). Но
повреждения имеют место и накапливаются при землетрясениях меньше по
интенсивности расчѐтных, но более частых. Подтверждением тому могут быть
дома построенные на Камчатке, которые нужно было усиливать или сносить.
Поэтому оценка повреждаемости всегда будет оставаться проблемной.
Исключением могут быть слабые колебания, при которых повреждения
отсутствуют. Следовательно, о точности расчѐтных оценок сейсмостойкости,
согласно СНиП, говорить не приходится. Эти расчѐты нужно рассматривать лишь
как установленный порядок при проектировании.
2. Однако, в жилищном строительстве ограниченной этажности (до 9-10 эт)
такая проблема довольно легко решается с помощью подвижных, иначе
кинематических опор-фундаментов − КФ. В отличие от упругих стоек КФ не
деформируются, а смещаются, точнее катятся. Силы инерции, т.е. сейсмические
силы уже не зависят от ускорений на основании. Они зависят (главным образом) от
сил трения качения опор по опорному основанию. Тем самым величиной этих сил
здание изолирууется от горизонтальных сейсмических ускорений любого уровня.
3. Для соблюдении СНиП в расчѐтах КФ могли быть представлены только
упругими стойками большой прочности (см. Инструкцию КазНИИССА). Их силовая
диаграмма перемещений принималась по результатам смещений многих домов на
КФ. Такая замена позволяла расчѐтный эффект снижения сейсмических сил
получать за счѐт “условной жѐсткости” стоек и дома на КФ могли строиться без
нарушения СНиП во многих сейсмоопасных регионах СССР. При такой замене
расчѐтный эффект КФ значительно занижался.
Ожидаемый эффект из-за отсутствия упругости многократно больше
нормативного по Инструкции. Он корректируется выбором геометрических
параметров самих опор. Об этом впервые сообщается в авторском сборнике
”Сейсмоизоляция зданий” (размещѐн в Интернете) и последних статьях.
Однако, КФКазНИИССА с отъездом основного автора уже не находят широкого
применения в России. Правда, появились аналогичные опоры Курзанова с небольшим
отличием по форме и построены два дома в Сочи.
Согласно СНиП в
случае расчѐтного землетрясения повреждения и локальные разрушения
допускаются. При использовании КФ они исключаются. Поэтому отказ от
сейсмоизоляции можно отнести к некомпетентности руководителей разного
уровня. Сейсмоизоляцию следует отнести к повсеместно доступной защите домов
от землетрясений, которая при этом снижает их стоимость и позволяет
улучшать планировку помещений.
4. Заключение. Согласно СНиП,
повреждения зданий имеют место при всех землетрясениях, кроме совсем слабых.
Эти повреждения снижают расчѐтную сейсмостойкость, но точную оценку
такому снижению дать невозможно. Дома после одного-двух незначительных
землетрясений становятся опасными для проживания, так как они уже будут
неспособны воспринимать расчѐтные нагрузки. Основной недостаток методики
СНиП связан с неопределѐнностью накопления повреждений по месту и объѐму при

107.

всех землетрясениях, тем более, при расчѐтном (когда здание в состоянии близком к
обрушению). Всѐ это учитывается за счѐт условных корректирующих
коэффициентов. Поэтому сейсмоизоляция жилых домов рассматривается как
единственное средство их защиты. При этом ожидаемые нагрузки незначительны и
устанавливаются с достаточной точностью. Но что, или кто теперь
препятствует строительству таких домов??
Предположительно, это позиция сторонников СНиП. Но метод расчѐтов, согласно
СНиП не может учитывать многообразие воздействий по величине и
длительности, тем более, влияние накапливаемых повреждений по месту и
времени. Фактически вносимые коррективы в СНиП служат лишь имиджу
авторов, но точности они не прибавляют. Для точных расчѐтов станут более
приемлемы воздействия в виде множества акселерограмм реальных землетрясений
(которых накопилось уже много) при недопущении повреждений несущих
конструкций.
Что касается домов на КФ, то сейсмические ускорения в
основании на их несущую способность не влияют.
5. Метод сейсмоизоляции домов уже предлагался для общего обсуждения. Но? ?
Обращения к руководителям сейсмоопасных регионов и даже премьер-министру
В.В.Путину (прилагается) ответов не имели.
Пока динамическая методика расчѐта продолжает корректироваться и
усложняться. Она весьма отдалѐнно отражает работу повреждаемых
конструкций во времени, если учитывать качественное и количественное
многообразие сейсмической нагрузки. Вносимые поправки в виде условных
коэффициентов точности не прибавляют. Как выше отмечалось, это связано не
только с многообразием сейсмических воздействий, но и с непредсказуемостью
повреждений по месту, объѐму и последовательности появления. Поэтому
методика СНиП лишь в какой-то мере усиливает здания, но влияние
накапливаемых во времени повреждений на распределение нагрузок установить
невозможно. Из этого следует, что наиболее предпочтительной защитой домов
массовой застройки могут быть лишь конструктивная сейсмоизоляция. Среди них
КФКазНИИССА можно считать наиболее отработанным решением (не
исключавшим ошибки) за длительный период исследований и строительства домов
на многих территориях СССР.
Ю.
Черепинский.
ПРИЛОЖЕНИЕ. Ниже демонстрируется сейсмоизоляция на модели (автор
С.Семѐнов, Сочи):
http://www.youtube.com/watch?v=FHf2zVng1SQ − нажмите Ctrl при наведѐнном курсоре.
По отношению к модели – можно считать 12 баллов. Письма автора многим
губернаторам и даже прежнему премьер-министру оставались без ответа.
1. Председателю Правительства России В.В.Путину
от Черепинского Ю.Д. (сведения об авторе прилагаются ниже .
Уважаемый Владимир Владимирович!
Недавно я услышал Ваше высказывание об острой необходимости строительства на
Камчатке зданий повышенной сейсмостойкости. Моя профессиональная жизнь, как
и коллектива сотрудников, была связана с проблемой (с нас она и начиналась, если не

108.

в мире, то в СССР точно), позволяющая многократно снижать разрушительные
последствия землетрясений, без удорожания строительства. После распада СССР
обстоятельства вынудили меня уехать из Казахстана (вслед за детьми) в Канаду и
работы, связанные с внедрением эффективного метода сейсмозащиты, по разным
причинам приостановились. Людям моего возраста и склада трудно отделить себя
от своей родины и бывших сотрудников, однако, наши деловые контакты почти
прекратились.
Изменения, происходящие в России, не способствуют эффективному
сотрудничеству, а работа с другими странами не располагает. Кроме того, большой
объѐм средств, потраченный нами прежде на решение проблемы за тридцать с
лишним лет, даже трудно представить. Это было возможно только в условиях
СССР и поэтому результаты проведенных исследований должны принадлежать
России. Недавно написанный мной небольшой сборник статей (приуроченный к
конференции в Сочи) вызвал интерес. Как оказалось, наши работы стали
забываться, а авторы новых предложений не заинтересованы в их известности.
Сборник я теперь пытаюсь распространять по разным адресам в сейсмоопасных
регионах большой России, где нам приходилось проводить испытания и строить
экспериментальные дома (в том числе и на Камчатке). Содержание статей
позволяет использовать метод без авторского участия, поэтому о дивидендах речь
не идѐт. Но те из предпринимателей, кто начнѐт эту работу, будут иметь большие
дивиденды (в чѐм приходилось убеждаться прежде).
Примечание. О необходимости использования нашего метода я уже писал
некоторым руководителям сейсмоопасных регионов (два таких письма, с
изложением сути проблемы, прилагаю). Мои обращения остались без ответа, что
заставляет теперь обращаться к первому руководителю правительства.
Цель обращения. Убедить Вас в необходимости и оказать содействие в организации
рабочего совещания ведущих специалистов в области сейсмостойкого
проектирования с целью установить допускаемые конструктивные решения
сейсмоизоляции, а также порядок их использования в сейсмостойком
строительстве. Считаю, моѐ участие в таком совещании должно быть
обязательным. Мне бы хотелось высказать на нѐм объективное мнение по всем
предлагаемым теперь решениям сейсмоизоляции, как с научных, так и с
инженерных позиций. С уважением, Ю.Ч.
Сведения об авторе письма.
Черепинский Юрий.
2. После окончания Харьковского инженерно-строительного института (Украина)
в 1958 году направлен в Государственный проектный институт
Казпромстройпроект (г.Алма-Ата), ставший позже КазпромстройНИИпроектом,
из него выделился затем КазНИИССА (научно-исследовательский институт
сейсмостойкого строительства и архитектуры). Работал в должности инженера,
старшего инженера, рук. группы в строительном. отделе, главного специалиста
отдела механизации инженерных расчѐтов. Закончил заочно 3 курса механикоматематического факультета Казахского Государственного Университета, а
также заочную аспирантуру при ЦНИИСК им. Кучеренко (г. Москва). С 1975 года

109.

работал в КазНИИССА в должности зав. лаборатории кинематических систем
сейсмозащиты (сейсмоизоляции).
Имеет степень доктора технических наук России и Казахстана.
3. Область научных интересов связана, главным образом, с сейсмоизоляцией зданий
и сооружений при использовании кинематических фундаментов (первое авторское
решение предложено им в 1965 году).
4. Основные результаты включают:
-расчетно-теоретическую оценку эффективности КФ в зданиях различного
конструктивного исполнения;
-экспериментальные исследования динамической (сейсмической) реакции зданий, в
том числе испытания около 20 натурных зданий на КФ;
-проектные разработки и анализ поведения зданий на КФ в условиях реальных
землетрясений;
-разработку нормативных материалов по проектированию.
5. В список работ входит 2 монографии и около 40 статей (все по проблеме
сейсмоизоляции), а также:
- три авторских свидетельства и два патента по той же проблеме.
- участие в проектировании и оценка сейсмостойкости более 100 зданий,
построенных с использованием сейсмоизолирующих фундаментов КФ в России,
Казахстане, Узбекистане. Инструкция по проектированию зданий с использованием
сейсмоизолирующих фундаментов КФ. РДС РК-07-6 98 (Казахстан).
Електрон. адрес в настоящее время: [email protected] , Канада.

110.

111.

http://krestiyaninformagency1.narod.ru
https://www.dissercat.com/content/eksperimentalnye-issledovaniya-raschetno-teoreticheskii-analiz-i-vnedreniev-stroitelstve-se
https://docplayer.ru/27698749-Ispytatelnyy-centr-oo-seysmofond-zashchita-i-bezopasnost-gorodov-pri-spbzniipi-ranee-lenzniiep.html https://docplayer.ru/27698749-Ispytatelnyy-centr-oo-seysmofond-zashchita-ibezopasnost-gorodov-pri-spb-zniipi-ranee-lenzniiep.html
https://dwgformat.ru/book-review/sejsmoizolyaciya-zdanij-stroitelstvo-na-kinematicheskih-fundamentahcherepinskij-ju-d/

112.

http://seismo-safety.info/cherepinskij-yurij-davyidovich.html
http://gosstroygov.narod.ru/pdf1.pdfhttp://gosstroygov.narod.ru/pdf1.pdf