Изложение проблемы истины в применении к познанию искусства

1.

«И. и м.» Гадамера +
полемика с
Хабермасом

2.

I
Введение
В опыте искусства мы имеем дело с истинами, решительно
возвышающимися над сферой методического познания, то же самое
можно утверждать и относительно наук о духе в целом, наук, в которых
наше историческое предание во всех его формах хотя и становится
предметом исследования, однако вместе с тем само обретает голос в
своей истине.
Опыт исторической традиции принципиально возвышается над
тем, что в ней может быть исследовано. Он является не только истинным
или ложным в том отношении, которое подвластно исторической
критике,— он всегда возвещает такую истину, к которой следует
приобщиться.

3.

Понятийная система
Понятийная система, в которой развертывается философствование,
всегда владела нами точно так же, как определяет нас язык, в котором
мы живем. Осознать подобную предопределенность мышления
понятиями — этого требует добросовестность мысли. Таково новое
критическое сознание, неизбежно сопровождающее отныне всякое
ответственное философствование и выводящее те языковые и
мыслительные привычки, какие складываются у отдельного человека в
процессе коммуникации с окружающим его миром, на суд исторической
традиции, которой мы все принадлежим.

4.

Изложение проблемы истины в применении к познанию
искусства
I. Расширение эстетического измерения в область
трансцендентного
1. Значение гуманистической традиции для гуманитарных наук
а) ПРОБЛЕМА МЕТОДА
Гердер превзошел перфекционизм Просвещения благодаря новому
идеалу «образования человека» и тем самым подготовил почву, на
которой в XIX веке смогли развиться исторические науки. Понятие
образования (Bildung), в то время завладевшее умами, было, вероятно,
величайшей мыслью XVIII века, и именно оно обозначило стихию, в
которой существовали гуманитарные науки XIX века, даже если они не
знали еще ее гносеологического обоснования.

5.

Ь) ВЕДУЩИЕ ГУМАНИСТИЧЕСКИЕ
ПОНЯТИЯ
а) Образование
Человек отличается тем, что он разрывает с непосредственным и
природным; этого требует от него духовная, разумная сторона его
существа. «Взятый с этой стороны, он — не бывает от природы
тем, чем он должен быть», и поэтому он нуждается в образовании.
То, что Гельмгольц описывает как рабочую специфику гуманитарных
наук, в особенности то, что он называет художественным чувством и
тактом, предполагает на самом деле стихию образования,
внутри которой обеспечивается особо свободная подвижность духа. Так,
Гельмгольц говорит о «готовности, с которой самый разнородный опыт
должен внедряться в память историка или филолога»

6.

Память
Сущность самой памяти нельзя понять правильно, не усматривая в ней
ничего, кроме общего задатка или способности. Сохранение в памяти,
забывание и вспоминание заново принадлежат к историческим
состояниям человека и сами образуют часть его истории и его
образования.
Только благодаря забыванию дух сохраняет возможность
тотального обновления, способность на все смотреть свежим глазом,
так что давно известное сплавляется с заново увиденным в многослойное
единство. «Сохранение в памяти» столь же неоднозначно. Будучи
памятью, (μνήμη), оно связано с воспоминанием (άνάμνησις)

7.

Образованное сознание –
общее чувство.
Образованное сознание превосходит любое из естественных чувств тем,
что эти последние ограничены каждое определенной сферой, оно же
обладает способностью действовать во всех направлениях; оно — общее
чувство.
То, что делает гуманитарные науки науками, скорее можно
постичь, исходя из традиционного понятия образования, чем из
методических идей современной науки. Это — гуманистическая
традиция, и к ней мы обратимся.

8.

ß) Sensus communis (здравый
смысл)
По Бергсону, здравый смысл — это общий источник мышления и
воли к общественному сознанию, который в равной степени избегает
ошибок научных догматиков, ищущих социальные законы, и ошибок
метафизиковутопистов. «Может быть, у него, строго говоря, нет
метода, но скорее некоторый способ действования».
Здравый
смысл
демонстрирует
содержательную
опустошенность и интеллектуализацию, приобретенные этим
понятием в процессе становления немецкого Просвещения.

9.

γ) Способность суждения
Понятие здравого смысла оказалось самым тесным образом
связанным с понятием способности суждения. «Здоровый человеческий
рассудок», время от времени называемый также «общий рассудок»
(другое обозначение здравого смысла), на деле решающим образом
характеризуется через способность суждения.
«Способность суждения» (judicium)
У всякого хватает «общего смысла», то есть способности суждения, так
что от всех можно требовать доказательств «общего чувства», подлинной
нравственно-гражданской солидарности, а это означает — суждения о
правом и неправом и заботы об «общей пользе».

10.

КАНТ
Общее логическое употребление способности суждения, возводимое к
здравому смыслу, не содержит в себе ничего общего с собственным
принципом.
Истинное общее чувство — это вкус.

11.

δ) Вкус
Понятие вкуса.--первоначально было скорее моральным, нежели
эстетическим.
В понятии вкуса несомненно примысливается и способ познания.
Вкус не является общераспространенным чувством в том смысле, что он
зависит от эмпирической общности, от единодушного совпадения с
суждениями других. Он «не говорит, что каждый будет согласен с нашим
суждением, а говорит, что он должен согласиться»,— констатировал
Кант.

12.

δ) Вкус
Трансцендентальные намерения, которыми руководствовался Кант,
воплотились в ограничении феномена суждения о прекрасном (и
возвышенном) и отвели более общему познавательному понятию вкуса, а
также деятельности эстетической способности суждения в области права
и морали место вне центра философии.
Трансцендентная функция, отведенная Кантом для эстетической
способности суждения, в состоянии отграничить ее от понятийного
сознания и в такой мере удовлетворять определению феноменов
прекрасного и искусства. Но следует ли сохранять понятие истины
понятийного познания? Не нужно ли признать, что художественное
произведение обладает истиной?

13.

2. Субъективация эстетики в кантовской
критике
а) УЧЕНИЕ КАНТА О ВКУСЕ И ГЕНИИ
а) Трансцендентальное отличие вкуса
отказывает вкусу во всяком познавательном значении
Принцип: Причиной удовольствия выступает в объекте свободная игра
воображения и рассудка, вообще-то подходящее для познания
субъективное соотношение. Это целесообразно-субъективное соотношение
фактически и по идее для всех тождественно, следовательно, обладает
всеобщей сообщаемостью и тем самым обосновывает притязания
суждений вкуса на общезначимость.

14.

β) Учение о свободной и
привходящей красоте
Всюду, где «принимается в расчет» понятие — и не только в области
поэзии, но и во всех изобразительных искусствах,— положение
вещей представляется таким же, как в приводимых Кантом примерах
«привходящей» красоты.

15.

у) Учение об идеале красоты
Идеал красоты воплощается только в человеческой фигуре, в
«выражении нравственного», «без которого предмет не мог бы нравиться
всем»

16.

г) Отношение вкуса и гения
Системное значение проблемы прекрасного в природе для Канта: оно
обосновывает центральное положение телеологии. Только она, а не
искусство в состоянии легитимировать понятие цели для суждений о
природе. И уже на этой почве «чистое» суждение вкуса становится
неизбежным основанием третьей «Критики».
Прекрасное в природе или искусстве покоится на одном и том же
априорном принципе, целиком и полностью находящемся в сфере
субъективного.
Самозаконодательство
эстетической
способности суждения вовсе не обосновывает наличия
автономной значимой области для прекрасных объектов.
Трансцендентальная рефлексия Канта по поводу априорности
способности суждения оправдывает притязания, эстетического суждения,
но в основе своей не допускает существования философской эстетики в
духе философии искусства (сам Кант говорит, что критика здесь не
соответствует никакой доктрине или метафизике)

17.

Ъ) ЭСТЕТИКА ГЕНИЯ И ПОНЯТИЕ
ПЕРЕЖИВАНИЯ
а) Актуализация понятия гения
Неокантианство, пытавшееся вывести всякую предметную значимость
из трансцендентальной субъективности, характеризовало понятие
переживания как собственно факт сознания

18.

β) К истории слова
«переживание»
«Каждое из его переживаний, взятое само по себе,— это обособленная,
лишенная своих разъясняющих связей картина универсума».
Художественное
произведение
понимается
как
случай
символической репрезентации жизни, и любое переживание в
равной степени приближается к этому случаю. Поэтому его самое
можно
определить
как
предмет
эстетического
переживания.
Последствием этого для эстетики является то, что так называемое
искусство переживания предстает как собственно искусство.

19.

с) ГРАНИЦЫ ИСКУССТВА ПЕРЕЖИВАНИЯ.
РЕАБИЛИТАЦИЯ АЛЛЕГОРИИ
«Мифологическое сказание в отдельности должно понимать не
схематически и не аллегорически, но символически. Ибо требование
абсолютного художественного изображения таково: изображение под
знаком полной неразличимости, т. е. именно такое, чтобы общее всецело
было особенным, а особенное в свою очередь всецело было общим, а не
только обозначало его...»
Необходимо
заново
признать
относительность
противопоставления аллегории и символа, которое в эстетике
переживания предвзято считается абсолютным; точно так же вряд ли
можно
продолжать
считать
абсолютным
противопоставление
эстетического и мифологического сознания.

20.

Подлинное бытие
произведений искусства
Если различие между мифологическим и эстетическим сознанием не
может считаться абсолютным, то разве не становится в силу этого
спорным само понятие искусства, которое, как мы видели, является
творением эстетического сознания? Во всяком случае несомненно, что
великими эпохами в истории искусства были такие, когда с
произведениями обходились без всякого эстетического сознания и без
нашего понятия «искусство», а религиозная или обиходная жизненная
функция этих произведений была для всех понятна и ни для кого не
становилась лишь источником эстетического наслаждения. Можно ли
вообще применять к ним понятие эстетического переживания, не обузив
при этом их подлинное бытие?

21.

3. Возвращение проблемы
истинности искусства
а) СПОРНОСТЬ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Легко написать хорошее стихотворение и именно поэтому — трудно
сделаться поэтом.
Ь) КРИТИКА АБСТРАКЦИИ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
Всякая встреча с языком искусства является встречей с незамкнутым
событием и даже частью этого события.

22.

Хайдеггер: Проблематика философии
задается вопросом о бытии
самопонимания.
Продуктивным в критике Хайдеггера в адрес субъективизма Нового времени
кажется мне то, что его временная интерпретация бытия обретает здесь
собственные возможности. Интерпретация бытия с горизонтов времени не
означает, как это снова и снова ошибочно толкуют, что бытие таким образом
радикально «овременяется», что оно уже не может рассматриваться как
всебытие или вечное, а целиком сводится к своему собственному времени и
собственному будущему. Если бы такое мнение было справедливым, то о
критике и преодолении субъективизма вообще и речи бы идти не могло; все
сводилось бы к «экзистенциалистской» рационализации возможности точного
прорицания коллективистского будущего. Но проблема философии, о которой
здесь говорится, направлена именно на сам этот субъективизм. Он ставится
во главу угла только для того, чтобы можно было осветить его
проблематичность. Проблематика философии задается вопросом о
бытии самопонимания. Сам этот вопрос существенно расширяет
горизонты самопонимания. Раскрывая скрытое его основание — время,—
философия не проповедует их слепую связанность, порожденную
нигилистическим отчаянием, но раскрывает для себя доселе невыявленный
опыт, превосходящий мышление на субъективистской основе и названный
Хайдеггером бытием.

23.

Истина художественного
опыта?
Мы ставим художественный опыт не перед вопросом о том, что он мыслит
о себе самом, но перед вопросом о том, что он собой представляет на
самом деле и какова его истина, даже если он не знает, что же он такое, и
не может сказать, что он знает,— так, как Хайдеггер задавался вопросом,
что такое метафизика, противоположным вопросу о том, чем она себя
полагает.
В художественном опыте мы видим действие подлинного
опыта, который не оставляет без изменений своего субъекта, и
задаемся вопросом о способе бытия того, что таким образом
познается. Так мы можем надеяться, что лучше поймем, что же это за
истина встречена нами

24.

ПОНИМАНИЕ И ИСТИНА
Мы увидим, что таким образом одновременно открывается измерение, в
котором вопрос об истине ставится заново в «понимании», которым
занимаются гуманитарные наук.

25.

сопринадлежность
Если мы захотим узнать, что такое истина в области гуманитарных наук,
то должны будем в этом смысле направить вопрос философии к
совокупности научно-гуманитарных процессов, как Хайдеггер направил
его к метафизике, а мы сами — к эстетическому сознанию. Мы также не
должны принимать ответа, даваемого самопониманием гуманитарных
наук, задаваясь вопросом о его истинности. Подготовка этой обширной
постановки вопроса способна пойти на пользу проблеме истины в
искусстве, и в особенности потому, что художественный опыт,
почерпнутый из произведения, заключает в себе понимание,
следовательно, сам представляет собой герменевтический феномен, но
только не в смысле научного метода. Скорее понимание это принадлежит
самому факту встречи с произведением искусства так, что эта
сопринадлежность может быть прояснена только исходя из способа
бытия произведения искусства.

26.

II. Онтология произведения искусства
и ее герменевтическое значение
1. Игра как путеводная нить онтологической экспликации
а) ПОНЯТИЕ ИГРЫ
Примат игры в отношении сознания играющего (нет напряжения)
Всякая игра — это становление состояния игры.
Определение игры как медиального процесса раскрывается во всей
своей важности. Мы видели, что бытие игры осуществляется не в
сознании или поведении играющих; напротив, игра вовлекает их в
свою сферу и сообщает им свой дух. Играющий познает игру как
превосходящую его действительность. Это может быть справедливым
только при том условии, что сама игра «мыслится» как такая
действительность, а это в свою очередь имеет место тогда, когда, игра
осуществляется в виде представления для зрителя.

27.

Spiel
Спектакль (Schauspiel) остается игрой (Spiel)
Репрезентация искусства по своей сути такова, что она направлена на
кого-то даже если при этом никто не слушает и не смотрит.

28.

Бытие искусства принадлежит
понятию игры
Радость узнавания состоит в том, что познается большее, нежели было
известно
Постановка спектакля не просто отделима от него как нечто, что не
принадлежит его сущностному бытию; она настолько же субъективна и
преходяща, как эстетические переживания, в которых она познается опытом.
Скорее в постановке, в исполнении и только здесь (яснее всего это видно на
примере музыки) происходит встреча с произведением, точно так же как в
культе — встреча с божественным. В этом проявляется методическое
преимущество, приобретенное благодаря исходному понятию игры.
Произведение искусства непросто изолировать от совокупности привходящих
обстоятельств, при которых оно показывается, но если такая изоляция все же
осуществляется, то в результате возникает абстракция, редуцирующая
собственное бытие произведения. Оно само принадлежит миру, который
изображает.
Бытие искусства не может определяться как предмет эстетического сознания,
поскольку эстетическое поведение, напротив, обширнее, нежели оно о себе
знает. Оно представляет собой часть процесса бытия изображения и по
существу принадлежит игре как таковой.

29.

Структура как игра
Игра — это структура; данный тезис утверждает, что вопреки своей
процессуальной ограниченности она выступает как значимое целое,
которое, будучи таковым, может быть представлено повторно, а смысл его
доступен пониманию. Но и структура — игра, так как вопреки своему
идеальному единству обретает свой полный смысл только в
процессуальное™.

30.

Вопрос об идентичности «Я»
произведения искусства
Произведение искусства само обеспечивает свое воздействие, и в том, как
оно это делает—«убивая» одно и выгодно дополняя другое,— оно и
выражается, выражается его «Я».
Возникает вопрос об идентичности этого «Я», которое в столь различных
видах предстает в круговороте времен и обстоятельств. Очевидно, что оно
не распыляется по чередующимся аспектам таким образом, чтобы
терялась его идентичность, но сохраняется в них всех, и все они ему
присущи, все они с ним одновременны. Так возникает задача временной
(темпоральной) интерпретации произведения искусства.

31.

Пример трагического
В какой бы сильной степени ни представлял трагический спектакль,
торжественно показываемый в театре, исключительную ситуацию в
жизни любого человека, он все же не воспринимается как увлекательное
переживание и не создает наркотического состояния, от которого человек
затем пробуждается, возвращаясь к своему подлинному бытию; он
возвышает и потрясает зрителя, доподлинно углубляя его внутреннюю
целостность

32.

2. Следствия для эстетики и герменевтики
а) БЫТИЙНАЯ ВАЛЕНТНОСТЬ
ИЗОБРАЖЕНИЯ
В основе художественно-исторических исследований, как и в основе
философской рефлексии, лежит кризис, вызванный наличием в
современности индустриализованного и управленческого государства и
его функционально организованной общественности. Только когда у нас
уже нет места для изображений, мы заново понимаем, что они
его настоятельно требуют.

33.

Bild Abbild Ur-bild
Интенции предлагаемого понятийного анализа лежат не в области
теории искусства, а в области онтологии, и для него критика
традиционной эстетики,^ на которую вначале обращается внимание,—
это только* переход, необходимый для раскрытия горизонтов, общих ; у
искусства и истории. Анализируя понятие изображения,мы обращаемся
исключительно к двум вопросам: в каком отношении изображение (Bild)
отличается от отображения (Abbild) (это означает обращение к
проблематике перво-образа — Ur-bild) и как осуществляется здесь связь
изображения с его миром.
Изображение в существенной степени связано со своим первообразом.

34.

Представление и изображение
Способ бытия произведения искусства— это представление, и
спрашиваем, как верифицируется смысл представления тем, что мы
называем изображением.

35.

Первообразность
Первообразность — это существенный момент, обоснование
которого заложено в том, что искусство обладает характером
представления.
«Идеальность»
произведения
искусства
не
определяется по соотношению с идеей как подражательное, передающее
бытие; скорее ее следует определять по Гегелю как «видимость» самой
идеи. Исходя из основ такой онтологии изображения, можно увидеть
несостоятельность
предпочтения,
отдаваемого
живописному
изображению, которое включено в музейное собрание и соответствует
эстетическому сознанию. Изображению в высокой степени свойственна
нерасторжимая связь с его миром.

36.

Представление - универсальный
онтологический структурный момент
эстетического
То, что мы называем «представлением», является универсальным
онтологическим структурным моментом эстетического, а не чем-то вроде
процесса переживания, происходящего в мгновения художественного
творчества и лишь по обстоятельствам повторяющегося в душевном
состоянии воспринимающего. Исходя из универсального смысла игры,
мы нашли онтологический смысл представления в том, что
«исполнение», передача — это изначальный способ существования
оригинального искусства.
Специфическое проявление
представлению бытия.
искусства
состоит
в
приближении
к

37.

Границы литературы
Существует
глубокая
общность
между
всеми
литературными
произведениями в той степени, в какой языковая форма способствует
осуществлению содержательного значения, которое должно быть
высказано.
В феномене литературы не случайно заложена точка пересечения
искусства и науки. Вид бытия литературы отмечен определенным
своеобразием и несравнимостью. Она ставит специфическую задачу
перед процессом перемещения в понимание.

38.

РЕКОНСТРУКЦИЯ И ИНТЕГРАЦИЯ
КАК ЗАДАЧИ ГЕРМЕНЕВТИКИ
Гегель высказывает решающую истину, коль скоро сущность
исторического духа состоит не в восстановлении прошедшего, а в
мыслящем опосредовании с современной жизнью. Гегель прав, не считая
такое
мыслящее
опосредование
внешним
и
дополнительным
отношением, а ставя его на одну ступень с истиной самого искусства. Тем
самым он значительно превзошел идею герменевтики Шлейермахера.
Нас вопрос об истине искусства также заставил обратиться к критике
эстетического и исторического сознания, коль скоро мы задались
вопросом об истине, манифестируемой в искусстве и истории.

39.

γ) Соотношение между историей и
герменевтикой у И. Г. Дройзена
Посредством
понятия
выражения
историческая
реальность
поднимается в сферу смысла, и вследствие этого также в дройзеновском
методологическом самосознании герменевтика берет верх над
историческим исследованием. «Части становятся понятными
благодаря целому, а целое — исходя из частей».

40.

Дильтей
Дильтей в конечном счете мыслил исследование исторического
прошлого как расшифровку, а не как исторический опыт.

41.

Хайдеггер
Человеческому существованию непреодолимо предшествует то, что
делает возможным и ограничивает все его проектирование. Эта
экзистенциальная структура существования должна выразиться также в
понимании исторической традиции, и потому мы следуем в первую
очередь Хайдеггеру

42.

43.

ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ КРУГ И
ПРОБЛЕМА ПРЕДРАССУДКОВ
Гадамер рассматривает вопрос о том, каким образом герменевтика,
освободившись от онтологических затруднений, связанных с принятым
наукой понятием объективности, может удовлетворить требованиям
историчности понимания
Нужно поставить вопрос о тех последствиях, которые имеет для
герменевтики предпринятое Хайдеггером основополагающее выведение
круговой структуры понимания из темпоральности бытия.

44.

Самосознание постоянно осуществлявшегося понимания будет
выправлено и освобождено от неуместных приспособлений к чуждой
мерке

45.

Хайдеггер
Хайдеггер пишет: «Круг не следует низводить до порочного, хотя бы и
поневоле терпимого круга. В нем скрывается позитивная возможность
исконнейшего познания,— возможность, которой, однако, мы поистине
овладеваем лишь тогда, когда истолкование осознает, что его первая,
постоянная и последняя задача заключается в том, чтобы его
преднамерения, предосторожности и предвосхищения определялись не
случайными озарениями и популярными понятиями, но чтобы в их
разработке научная тема гарантировалась самими фактами».

46.

круг имеет онтологически
позитивный смысл
Суть хайдеггеровской герменевтической рефлексии сводится не к тому,
что мы сталкиваемся здесь с логическим кругом, а скорее к тому, что этот
круг имеет онтологически позитивный смысл.

47.

Как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, он делает
предварительный набросок смысла всего текста в целом. Но этот первый
смысл проясняется в свою очередь лишь потому, что мы с самого начала
читаем текст, ожидая найти в нем тот или иной определенный смысл.
Понимание того, что содержится в тексте, и заключается в разработке
такого предварительного наброска, который, разумеется, подвергается
постоянному пересмотру при дальнейшем углублении в смысл текста.

48.

постоянная задача понимания
Разработка правильных, отвечающих фактам набросков, которые в
качестве таковых являются предвосхищениями смысла и которые еще
только должны быть заверены «самими фактами»,— в этом постоянная
задача понимания.

49.

с точки зрения происхождения и
значимости
Понимание обретает свои подлинные возможности лишь тогда, когда его
предварительные мнения не являются случайными. А потому есть
глубокий смысл в том, чтобы истолкователь не просто подходил к тексту
со всеми уже имеющимися у него готовыми пред-мнениями , а, напротив,
подверг их решительной проверке с точки зрения их оправданности, то
есть с точки зрения происхождения и значимости.

50.

как вообще можно выйти из сферы
собственных пред-мнений?
Содержательные пред-мнения, с которыми мы подходим к текстам и
которые составляют наше пред-понимание. При этом встает тот же
вопрос: как вообще можно выйти из сферы собственных пред-мнений?

51.

определяющие мое понимание предмнения могут остаться совершенно
незамеченными
, не может быть речи о такой общей предпосылке, будто то , что говорится
в тексте, полностью соответствует моим собственным мнениям и
ожиданиям. Напротив, то , что мне говорит кто-то другой, будь то устно, в
письме, в книге или еще как-либо, имеет своей ближайшей
предпосылкой, что высказывается именно его, а не мое мнение, —
мнение , которое я должен принять к сведению, не обязательно его
разделяя. Однако эта предпосылка не облегчает понимание, а, наоборот,
усложняет его, поскольку определяющие мое понимание пред-мнения
могут остаться совершенно незамеченными.

52.

мы не можем долгое время ошибочно понимать
чужое словоупотребление, не нарушив смысла
целого
Подобно тому как мы не можем долгое время ошибочно понимать чужое
словоупотребление, не нарушив смысла целого, точно так же при
понимании чужого мнения мы не можем слепо держаться за собственное
пред-мнение. Дело не сводится к тому, что тот, кто слушает или читает
другого, должен забыть все свои предварительно составленные мнения о
содержании услышанного или прочитанного, а также все свои
собственные мнения по этому по-воду. Требуется лишь открытость к
мнению другого или текста.

53.

открытость изначально предполагает, что
мы приводим чужое мнение в соответствие
с целостностью наших
такая открытость изначально предполагает, что мы приводим чужое
мнение в соответствие с целостностью наших собственных мнений или
наоборот. Дело в том, что хотя мнения и представляют собой подвижное
многообразие возможностей (сравнимое с тем соответствием, которое
существует между языком и словарем), но в рамках этого многообразия
возможных мнений вообще, то есть всего того, что читатель может
признать осмысленным, а следовательно, и ожидать в качестве такового,
возможно отнюдь не все, и потому тот, кто упорно не слышит, что в
действительности говорит другой, окажется в конце концов не в
состоянии
согласовать
превратно
понятое
с
собственными
многообразными смыслоожиданиями.

54.

Герменевтическая задача сама собою переходит в фактическую
постановку вопроса и с самого начала определяется также и этой
последней. Тем самым герменевтическое предприятие обретает твердую
почву под ногами. Тот, кто хочет понять, не должен отдаваться на волю
своих собственных пред-мнений во всей их случайности, с тем чтобы как
можно упорнее и последовательнее пропускать мимо ушей мнения,
высказанные в тексте, покуда наконец эти последние не вырвутся в его
иллюзорное понимание и не уничтожат его. Скорее тот, кто стремится
понять текст, готов его выслушать и позволяет ему говорить.

55.

герменевтически воспитанное сознание должно быть с самого начала
восприимчиво к инаковости текста. Такая восприимчивость, однако, не
предполагает ни «нейтралитета» (в том, что касается существа
обсуждаемого дела), ни самоуничтожения, но включает в себя
снимающее усвоение собственных пред-мнений и пред -суждений. Речь
идет о том, чтобы помнить о собственной предвзятости, дабы текст
проявился во всей его инаковости и тем самым получил возможность
противопоставить свою фактическую истину нашим собственным предмнениям.

56.

Хайдеггер
Хайдеггер, открывший в предварительном «чтении» того, что «стоит в
тексте», предструктуру понимания, дал совершенно правильное
феноменологическое описание этого процесса. Он показал также, что
отсюда вытекает определенная задача. В «Бытии и времени» он
конкретизи-ровал свое общее суждение о герменевтической проблеме на
примере вопроса о бытии 4. Чтобы развернуть герменевтическую
ситуацию вопроса о бытии в соответствии с преднамерением,
предосторожностью и предвосхищением, он критически проверяет свой
обращенный к метафизике вопрос на существенных поворотных пунктах
истории метафизики. По сути, он делает лишь то, чего всегда и во всех
случаях требует историко-герменевтическое сознание. Понимание,
осуществляемое с методологической осознанностью, должно стремиться к
тому, чтобы не просто развертывать свои антиципации, но делать их
осознанными, дабы иметь возможность их контролировать и тем самым
добиваться правильного понимания, исходя из самих фактов. Это и
имеет в виду Хайдеггер, требуя, чтобы в разработке преднамерения,
предосторожности и предвосхищения научная тема «гарантировалась»
самими фактами.

57.

Хайдеггер
Речь, следовательно, идет совсем не о том, чтобы оградить себя от
исторического предания, обращающегося к нам в тексте и через текст, а
напротив: оградить себя от того, что может помешать нам понять это
предание с точки зрения самого дела. Господство нераспознанных нами
предрассудков — вот что делает нас глухими к тому, что обращается к
нам через историческое предание. Указывая на то. что в понятии
сознания у Декарта и духа у Гегеля продолжает господствовать
греческая субстанциальная онтология, истолковывающая бытие как
присутствие и наличествование , Хайдеггер выходит, разумеется, за
пределы самосознания метафизики Нового времени, однако делает он
это не произвольно, а исходя из «преднамерения», которое, собственно, и
позволяет понять эту традицию путем раскрытия онтологических
предпосылок категории су-бъективности.

58.

в кантовской критике «догматической»
метафизики Хайдеггер
в кантовской критике «догматической» метафизики Хайдеггер открывает
идею метафизики конечности , во взаимодействии с которой и должен
доказать свою правоту его собственный онтологический проект. Таким
образом, он и «гарантирует» научную тему, включая ее в понимание
исторического предания и вводя тем самым в игру. Так выглядит
конкретизация исторического сознания, о которой идет речь при
рассмотрении проблемы понимания.

59.

историзм
историзм вопреки всей его критике рационализма и
естественноправового мышления сам стоит на почве современного
Просвещения и неосознанно разделяет все его предрассудки. К числу
этих последних относится также и такой коренной предрассудок
Просвещения, составляющий его основу и определяющий его сущность ,
как предубежденность против предрассудков вообще и тем самым
отрицание роли исторического предания.

60.

Историко-понятийный анализ
показывает Просвещение
Историко-понятийный анализ показывает, что лишь благодаря
Просвещению понятие предрассудка получает привычную для нас
негативную окраску. Само по себе слово «предрассудок» (Vorurteil)
означает пред-суждение, то есть суждение (Urteil), вынесенное до
окончательной проверки всех фактически определяющих моментов..

61.

правовая ценность
предварительного решения
Применительно к судебной практике речь здесь идет о правовом предрешении , предшествующем вынесению собственно окончательного
приговора. Для участника судебной тяжбы вынесение против него такого
предварительного приговора, ведет , разумеется, к уменьшению его
шансов. Так, prejudice, как и praejudicium, означает также и просто
нарушение интересов, вред, невыгоду. Однако эта негативность является
всего лишь следствием. В основе ее лежит как раз позитивная
значимость, правовая ценность предварительного решения — точно так
же, как любой прецедент имеет в первую очередь позитивную правовую
ценность.

62.

«Предрассудок», таким образом, вовсе не означает неверного суждения; в
его понятии заложена возможность как позитивной, так и негативной
оценки.
Лишь обоснование, лишь методологическая гарантия (а не соответствие
фактам как таковое) сообщают суждению все его достоинства. В глазах
Просвещения отсутствие обоснования не оставляет места другим типам
достоверности, но означает, что суждение лишено фактической основы,
«не об-основано». Это подлинный вывод в духе рационализма. На нем
покоится дискредитация предрассудков вообще и притязание научного
познания полностью от них избавиться.

63.

Современная наука, избравшая эти лозунги, следует тем самым
принципу картезианского сомнения, именно: не принимать в качестве
достоверного ничего такого, в чем вообще можно усомниться ,— а также
идее метода, удовлетворяющего этому требованию. Уже во введении мы
указывали, сколь мало историческое познание, участвующее в
формировании нашего исторического сознания, может быть приведено в
соответствие с подобным идеалом и сколь мало, следовательно, оно
может быть постигнуто в его подлинной сущности, если исходить из
современного понятия о методе.

64.

. Поэтому предрассудки (Vorurteile) отдельного человека в гораздо
большей степени, чем его суждения (Urteile), составляют историческую
действительность его бытия

65.

Ь) ПРЕДРАССУДКИ КАК
УСЛОВИЕ ПОНИМАНИЯ
В основе исторического исследования лежит историческое движение, в
которое вовлечена сама жизнь; оно, следовательно, не может быть понято
телеологически, с точки зрения его объекта. Сам но себе такой объект
вообще не существует. Именно это и отличает науки о духе от наук о
природе. В то время как объект естественнонаучного исследования
idealiter можно было бы определить как познанное в рамках
завершенного познания природы, говорить о завершенном историческом
познании вообще бессмысленно, а потому в конечном счете лишены
основания и все разговоры о некоем объекте в себе, которому посвящено
это исследование.

66.

Понимание предания
Мы придерживаемся скорее той точки зрения, что понимание предания
понимает пере-данный ему текст не как жизненное проявление некоего
«Ты», но как смыслосодержание, освобожденное от всякой связи с
носителями мнений, с «Я» или «Ты». И тем не менее отношение к «Ты» и
смысл того опыта, который имеет здесь место, могут прийти на помощь
анализу герменевтического опыта. Ведь и предание также является
подлинным партнером по коммуникации, партнером, с которым мы
объединены подобно тому, как «Я» объединено с «Ты».

67.

Смысл предания
Тот, кто, рефлектируя, выводит себя из связи с преданием, разрушает
истинный смысл этого предания.

68.

Онтологический поворот
герменевтики на путеводной нити
языка
Языковой характер понимания суть конкретность действенноисторического сознания. Сущностная связь между языком и пониманием
сказывается прежде всего в том, что само историческое предание
существует в среде языка, так что предпочтительный предмет
истолкования сам имеет языковую природу.

69.

Мыслить исторически
Мыслить исторически — значит проделать те изменения, которые
претерпевают понятия прошедших эпох.
Истолковывать как раз и значит: ввести в игру свои собственные предпонятия, дабы мнение текста действительно обрело язык.

70.

Герменевтический скандал
Единство слова и реальности становится для нас чем-то вроде
герменевтического скандала. Как вообще можем мы понять чуждое нам
предание, если мы подобным образом замкнуты в том языке, на котором
мы сами говорим? Наша задача: распознать иллюзорность этого хода
мысли.
Герменевтический опыт является коррективом, с помощью которого
мыслящий разум освобождается от оков языка, хотя сам этот опыт
получает языковое выражение.

71.

Пересечение христианской теологии с
греческой логической мыслью
На пересечении христианской теологии с греческой логической мыслью
раскрывается скорее нечто новое: среда языка, в которой посредничество
инкарнации впервые обретает свою полную истину

72.

3. Язык как горизонт
герменевтической онтологии
а) ЯЗЫК КАК ОПЫТ МИРА
В рамках герменевтического опыта языковая форма не может быть
отделена от содержания, дошедшего до нас в этой форме.
Другой мир, выступающий нам навстречу, не просто чужд нам, но сам
является другим по отношению к нам. Он не только заключает в себе
свою собственную истину — он также обладает этой истиной для нас.
Видение языка как видение мира (Sprachansicht als Weltansicht)
(преодоление догматизма грамматики)

73.

Связь, существующую между
языком и миром
Если мы хотим обрести правильный горизонт для понимания языковой
природы герменевтического опыта, мы должны исследовать связь,
существующую между языком и миром.
Иметь мир — значит иметь отношение к миру. Но отношение к миру
требует такой свободы от того, что встречается нам в мире, которая
позволяла бы нам ставить это встречающееся перед собою таким, каково
оно есть. Эта возможность пред-ставления означает одновременно
обладание миром и обладание языком. Понятие мира (Welt) оказывается,
таким образом, противоположным понятию окружающего мира (Umwelt),
которым обладают все живущие в мире существа.
Отношение к миру человека в противоположность всем другим живым
существам характеризуется как раз свободой от окружающего мира

74.

Основополагающая связь
в языке выражает себя (sich darstellt) сам мир. Языковой опыт мира
«абсолютен». Он возвышается над относительностью всех наших
бытийных полаганий (Relativitäten von Seinssetzung), поскольку
охватывает собой всякое в-себе-бытие, в какой бы связи (отношений) оно
ни представало перед нами. Языковой характер нашего опыта мира
предшествует всему, что мы познаем и высказываем в качестве сущего.
Основополагающая связь между языком и миром не означает
поэтому, что мир становится предметом языка.

75.

Языковое оформление
человеческого опыта
Мы исходим из того, что в языковом оформлении человеческого опыта
мира происходит не измерение или учет наличествующего, но обретает
голос само сущее в том виде, в каком оно в качестве сущего и значимого
являет себя человеку. Именно в этом — а не в методологическом идеале
рациональной
конструкции,
господствующем
в
современной
математической науке,— узнает себя осуществляемое в науках о духе
понимание. Если выше мы использовали для характеристики способа
осуществления действенно-исторического сознания понятие его языковой
природы, то причина этого в том, что языковой характер имеет
человеческий опыт мира вообще. Сколь мало «мир» опредмечивается в
этом опыте, столь же мало история воздействий является предметом
герменевтического сознания.

76.

Диалектика вопроса и ответа предшествует
диалектике истолкования
Лишь потому, что текст должен быть перенесен из своей чуждости в
сферу уже усвоенного нами, стремящемуся к пониманию вообще есть что
сказать. Лишь потому, что текст требует этого, дело вообще доходит до
толкования, и причем лишь так, как этого требует текст. «Тетическое» по
видимости начало истолкования есть в действительности ответ, и,
подобно всякому ответу, смысл истолкования также определяется
поставленным вопросом. Диалектика вопроса и ответа всегда, таким
образом, предшествует диалектике истолкования. Именно она и делает
понимание свершением.

77.

Бытие, которое может быть
понято, есть язык.
Бытие, которое может быть понято, есть язык.
Герменевтика представляет собой универсальный аспект философии, а
не просто методологический базис так называемых наук о духе.
Язык, то есть пред-ставление-себя (Sichdarstellen), то мы
увидим, что из него вытекает не только характер события,
свойственный прекрасному, но и характер свершения,
свойственный всякому пониманию. Способ бытия прекрасного
оказался для нас знаком всеобщего бытийного устроения; нечто
подобное, как мы увидим, относится и к связанному с ним
понятию истины.

78.

Игра и Истина
То, что встречается нам в опыте прекрасного и в понимании смысла
предания, действительно заключает в себе нечто от истины игры. Мы,
понимающие, втянуты в свершение истины, и мы как бы запаздываем с
нашим желанием узнать, чему мы должны верить.

79.

Граница научного метода, но не
науки
Нет, таким образом, полностью свободного от предрассудков понимания,
как бы мы в нашем познании ни стремились и ни должны были
стремиться, к тому, чтобы сбросить с себя чары наших предрассудков.
Наши исследования в целом показали, что использования научных
методов еще не достаточно, чтобы гарантировать истину. Это относится в
особенности и прежде всего к наукам о духе, означает, однако, не
ограничение их научности, а, напротив, легитимацию их с давних пор
выдвигаемого притязания на особое значение для человека. Тот факт,
что в осуществляемом ими познании участвует также и собственное
бытие познающего, действительно ставит границу «методу», но не науке.
То, чего не способен достичь инструмент метода, должно и может быть
достигнуто дисциплиной спрашивания и исследования, обеспечивающей
истину.

80.

Критика Хабермаса
Гадамер не учитывает влияние властных структур и идеологии в
отношении перевода с языка на язык в процессе понимания и
коммуникации.
Опасность
навязывания
смыслов
герменевтике целостного смысла.
Культурные смыслы доминируют над субъектом.
субъекту
коммуникации
в