Римская империя в IV веке. Политика, экономика, религия

1.

Римская империя в IV веке.
Политика, экономика, религия

2.

Еще в 335 г. Константин разделил управление империей между своими
сыновьями (Константином II, Констанцием II, Константом) и любимым
племянником – Далмацием младшим.

3.

Константин умер в канун готовящейся им войны с Персией. Войска цезаря Констанция II
уже находились в Месопотамии. Когда Констанций узнал о смерти отца, он отправился с
армией обратно в Константинополь и спровоцировал военный мятеж, в результате
которого погибли братья Константина и Далмаций, чья доля перешла к Констанцию II.
Констанций II отправился походом против персов (338
г.), между тем как на Западе началась борьба между
Константом и Константином II. В основе этой борьбы
были религиозные разногласия: Констант, в отличие от
всех остальных своих братьев, был ортодоксальным
христианином, сторонником решений Никейского
собора. И считал, что Бог, в любом случае, на его
стороне. Константин II был арианином, и, кроме того,
пытался к своей Галльской префектуре, доставшейся
ему по решению отца, присоединить долю своего
младшего брата Константа (тому досталась
префектура Иллирик). В битве при Аквилее в 340 г.
«гибнет Константин II». Согласно Аврелию Виктору,
завладевший всем Западом империи «Констант
возгордился этой своей победой». Он был «по
молодости своих лет очень неосторожен и
необузданного нрава» (Aurel. De Caes. XLI). Констант
(cм. бюст IV в.) начал гонения на ариан: «в церквах
воевали… за слово «единосущие» (Socr. Schol. II, 25).

4.

Впервые возникшее религиозное противостояние Рима и Константинополя при
Константе для Константинополя осложнялось неудачными войнами Констанция II с
персидским царем Шапуром II.
Согласно Евтропию, Констанций II «претерпел от
персов многие бедствия: они часто захватывали его
города, осаждали крепости, а римское войско гибло и
все битвы… кончались неудачно, кроме одной, у
Сингары (348 г.), где он упустил явную победу из-за
недисциплинированности своих солдат, ибо они нагло
и безрассудно требовали дать сражение уже на закате
дня» (Eutrop. X, 10, 2). В свою очередь, на западе
Констант в 341 г. вообще запретил языческие
жертвоприношения, а на созванном им Сардикийском
соборе (342 г.) добился повторного осуждения
арианства, вернув в Александрию архиепископом
Афанасия, яростного врага ариан. Это, а также
«любовь к красивым мальчикам», вызвало растущее
недовольство Константом и в армейских кругах, и
среди сенаторской аристократии, где много было
сторонников греко-римской религии. В 350 г. в
Августодуне часть командного состава армии
провозгласила императором Магна Магненция (Aurel.
De caes. 41; Aurel. De vit. 41).

5.

В Риме, однако, не признали Магненция и был избран императором Непоциан,
племянник Константина. В свою очередь в Паннонии близ г. Мурсии войска
провозгласили императором неграмотного «начальника войск» Ветраниона.
Магненций устремляется в Рим и уничтожает Непоциана «на двадцать восьмой день»
его царствования (Aurel. De vit. 42).
Тем временем, Констанций II, заключив мир с
персами, спешит домой. Ветраниона Констанций II
«силою своего красноречия меньше чем через 10
месяцев принудил… отречься от власти и
предоставил покой (в условиях) частной жизни»
(Aurel. De caes. 42). Последнее объясняется, повидимому, простым происхождением и
малообразованностью Ветраниона, который был
неграмотен. По Аврелию Виктору, Магненций и
Констанций II «воевали друг с другом в течение 3
лет», после чего Констанций II, «преследуя
Магненция, бежавшего в Галлию», вынудил
«покончить с собой» его и его брата-соправителя
(Aurel. Ibidem). Констанций II (353-361), как
арианин, освободил от гонений ариан, и
значительно ослабил гонения на язычников (на
фото – бюст Констанция II).

6.

Применительно к событиям 353-378 гг. мы располагаем великолепным источником –
«Деяниями» (Res Gestae) Аммиана Марцеллина, представителя знатного греческого
рода. Марцеллин, находясь в свите магистра воинов префекта претория Урзицина
участвовал во многих войнах и бывал в различных городах империи.
Император, который чтился христианами как «наместник
Бога на земле», а язычниками как «творец богов», а также
его дворец, - составляли центр всей системы управления. В
свою очередь центром управления самого его
«священного дворца» являлась «священная опочивальня»
императора (cubiculum sacrum). Обслуживание
императора, фактически, считалось главной задачей
органов государственной власти. Таким образом, несмотря
на то, что императора больше не считали живым богом, он
почитался в качестве Божьего наместника, чья власть уже в
силу этого мыслилась неограниченной. Император
советовался лишь с теми советниками, которые составляли
его consistorium (то есть, члены совета теперь стояли перед
императором). Двором в целом заведовал любимый евнух
императора – «препозит священной опочивальни» (ср.
руководящее значение должности постельничего у
московских царей). По Марцеллину, «они (евнухи) или
отличались корыстолюбием или заслуживали презрения за
свою жестокость» (Marc. XVI, 7, 8). Фото – бюст Евтропия,
препозита свящ. опочивальни и консула 399 г.

7.

По примеру эллинистических монархий, высшие чиновники и, одновременно, воины,
составлявшие «дворцовую стражу», назывались комиты (comites – спутники)
императора и образовывали иерархию комитов I, II и III разрядов. Причем особую роль
играла служба тайного надзора за комитами – агентов императора ( agentes in rebus).
Сохранялось два финансовых ведомства, одно ведало общегосударственными доходами и
расходами – это был «священный эрарий» (aerarium
sacrum). Ведомством частных средств императора,
куда поступали доходы с огромных поместий
императора, управлял особый comes rerum
privatārum. По Марцеллину, тяжесть правления
Констанция II «усиливалась ненасытной жадностью
сборщиков податей, которые доставляли ему больше
ненависти, чем денег» (Marc. XXI, 16, 17).
Император слишком зависел от них, чтобы их
обуздывать. Расходы росли. Государство содержало
огромное количество ремесленных мастерских,
изготовлявших черепицу, оружие (это была
монополия государства), выделывавших ткани.
Государственными мастерскими заведовал comes
sacrārum largitiōnum. Все ремесленники были
законодательно прикреплены к своим профессиям и
ремесло считалось наследственным занятием.

8.

Orīgo приковывало гражданина к месту рождения, где он должен был отбывать все
повинности. Продолжалась натурализация экономики, торговля сохранялась лишь в
крупных центрах. Из небольших городов ремесло перекочевывает на крупные виллы
(ср. трактат Палладия). Растет влияние магнатов. Государственная власть в такой
обстановке стремится представить себя живым олицетворением высшей правды,
защищающей humiliōres.
Гражданская власть была отделена от военной.
Префекты претория, как и префект Города, и
викарии диоцезов, ведали только гражданскими
делами. Армией в префектурах начальствовали
magistri militum. Звание сенаторов носили
представители высшей бюрократии (например,
многие комиты), которые, однако, разнились по
рангу (выделялись: clarissimi et spectabiles;
clarissimi et illustres; и просто clarissimi). Именно
среди этой высшей аристократии сенаторов,
«полагающих, что они могут себя увековечить
статуями», были еще живы старые традиции
греко-римской религии (Marc. XIV, 6, 7). Между
тем как «единодушное настроение черни» было
всецело христианским (Ibid. XXII, 5, 4). Впрочем,
глубже всего традиции греко-римской религии
сохранялись среди интеллигенции – учителейграмматиков и философов традиционных школ.

9.

Римская империя в IV в.

10.

Кроме того, греко-римская религия, культивировавшая воинские доблести, была
близка и многим потомственным воинам, которым не нравилась погруженность
Констанция II в богословские споры. Согласно Марцеллину, «он возбудил
множество споров, а при дальнейшем расширении этих последних поддерживал их
словопрениями. Целые ватаги епископов разъезжали туда и сюда, пользуясь
государственной почтой, на так называемые синоды, стремясь наладить весь культ
по своим решениям» (Marc. XXI, 16, 18).
Выразителем интересов той немногочисленной уже части
правящей элиты, которая поддерживала греко-римскую
религию, стал назначенный в 355 г. цезарем Флавий
Клавдий Юлиан, племянник Констанция II, увлеченный
философией неоплатонизма. Неоплатонизм представлял
собой религиозно-мистическую философию, созданную
философом Плотином в III в. на основе идей Платона.
Неоплатоники рассматривали мир как непрерывное
истечение божественной силы, которую испускает
непознаваемый абсолют – Единое. Первой ступенью этого
истечения, которое творит все существующее, является
разум и мир рационального, второй ступенью – психический
мир эмоций, третьей ступенью – мир материального.
Юлиан, живя в 350-352 гг. в Пергаме стал учеником Максима
Эфесского, философа-мистика, чей учитель – Ямвлих, по
легенде, умел левитировать, и даже прозревал будущее. См.
на фото бюст Юлиана (IV в.).

11.

Юлиан и его сподвижники, философы-неоплатоники, задумали вернуть греко-римской
религии государственное значение. В 360 г. друг Юлиана Флавий Саллюстий,
поставленный им во главе Галльской префектуры, пишет трактат «О богах и мире», в
котором переосмысляет сущность богов в соответствии с учением неоплатонизма и
выстраивает их строгую иерархию: «Среди богов одни - внутрикосмические, другие сверхкосмические. Внутрикосмическими богами я называю творящих мир богов, что же
до богов сверхкосмических, то одни творят сущность, другие - ум, третьи - душу богов,
благодаря этому имеем три чина их - все они обретаются в посвященных этому вопросу
трудах». (Sall. De deis, VI, 1).
Одновременно с этим, Юлиан, находясь в Галлии, в
своей речи «К царю-Солнцу», обращенной к Саллюстию,
ставит в центре мироздания божественное СолнцеГелиос, которое является средоточием всех постигаемых
богов: «Произведенное [ERGA] Солнцем осуществилось
в богах» (Iul. Ad Solem, 134 b). В своих речах,
произнесенных как до провозглашения его воинами
императором, так и после, Юлиан выстраивает целую
иерархию мироздания с Единым Благом во главе,
вокруг которого и сосредоточены все умопостигаемые
(noetoi) боги. Рука об руку с этим переосмыслением
основ греко-римской религии Юлиан успешно отражает
и громит франков (и аламаннов) в Галлии, совершает
походы за Рейн, завоевывая авторитет среди солдат.

12.

Таким образом еще до восшествия на престол Юлиан, под влиянием своих учителейфилософов (историки, ввиду недостатка материала не могут здесь установить
подробности), так или иначе, уже имел перед собой в общих чертах некую программу
реформы и переосмысления греко-римской религии.
Идеи такой реформы были навеяны мистической практикой
«слияний с божеством», причем особое влияние на Юлиана
оказал именно Максим Эфесский (ок. 310 – 372 гг.) Историкнеоплатоник Евнапий, автор «Жизнеописаний философов и
софистов», устами ученика Максима Эфесского Евсевия дает
описание одной из такого рода мистических практик,
которые для Юлиана, по его словам, стали именно тем, что
он искал: «Когда мы вошли в храм и поклонились богине,
Максим произнес: «Садитесь, мои возлюбленные друзья,
смотрите, что будет, и вы увидите, насколько я превосхожу
остальных». После того, как Максим сказал это и мы сели, он
возжег крупицу ладана и стал читать про себя какой-то гимн.
Его действия оказались настолько успешными, что статуя
богини сперва начала улыбаться, а затем, казалось, и
засмеялась Мы все были испуганы этим зрелищем, но
Максим сказал: «Пусть никто из вас не испытывает страха от
этого явления, потому что вслед за ним зажгутся
светильники, которые богиня несет в своих руках». Максим
еще не кончил говорить, когда светильники и в самом деле
вспыхнули светом…» (Eunap. Vitae soph., p. 475 Wright).

13.

Богиня с факелами, о которой идет речь у Евнапия, - это Деметра, ищущая Персефону.
Юлиан также принял посвящение в Элевсинские мистерии и искал в них истину. Таким
образом, неоплатоники возвращались, на новом уровне, к тем самым мистическим
практикам, которые когда-то навеяли Сократу, учителю Платона, идею «духовной
беременности и духовных родов». Однако, пока у власти был Констанций II, Юлиану
пришлось скрывать свою веру в богов – настолько непопулярна она была в городах.
Тем не менее, согласно Евнапию, для того, чтобы
вдохновиться «на борьбу с тиранией Констанция»,
Юлиан вызвал к себе в Галлию иерофанта
Элевсинских мистерий, «исполняя вместе с ним
ритуалы, известные только им одним» (Eunap. Vitae
soph., p. 476 Wright). По-видимому, эти ритуалы
включали в себя пост и ночные бдения (возможно,
и священное питье, подобное кикеону Элевсинских
мистерий). Вместе с тем, Юлиан, руководя обороной
Галлии от франков и аламаннов, проявил себя
незаурядным полководцем. Еще в 357 г. аламанны
были разгромлены в битве у Аргентората (ныне г.
Страсбург). И, как писал Марцеллин, «цари, некогда
нагло высокомерные и привыкшие обогащаться
грабежами наших земель, склоняли свои
укрощенные головы под ярмо римского
могущества» (Marcell. XVII, 10, 10).

14.

Тем временем Констанций II сражался на Дунае с квадами и сарматами. В 359 г.
персидский царь Сапор II с огромным войском вторгся в империю с востока. Констанций
II отправился на войну с Персией. Он потребовал помощи от Юлиана (см. бюст ниже).
Это требование, однако, вызвало сопротивление многих
варваров, служивших в войсках Юлиана в Галлии, так как по
договору с этими варварами, Юлиан не имел права отправлять
их из Галлии. Среди войск зимой 360 г. началось возмущение.
Согласно Марцеллину, Юлиан в письме к Констанцию II
описывал бунт солдат в Лютеции так: «Раздражение их по
поводу того, что они не получали ни повышения в чине, ни
ежегодного жалованья, усилилось из-за неожиданного
приказания им, людям привычным к климату холодных стран,
двинутся в отдаленные области Востока, покинуть жен и детей,
и совершать переход без денег и экипировки. И вот,
раздраженные сверх меры, они, собравшись ночью, окружили
дворец и стали громко кричать: Юлиан Август!» (Marcell. XX, 8,
8).
Согласно Марцеллину, прежде чем согласиться на призыв
солдат, Юлиан провел гадания по полету птиц и печени
жертвенных, которые возвестили о скорой смерти Констанция
II. Тогда Юлиан принял предложение солдат и направил
императору письма. Не получив ответа, он выступил с войском.

15.

Констанций II, не закончив войну с Персией, выступил с армией навстречу Юлиану и
достиг Антиохии. Здесь он почувствовал, что его лихорадит: «жар был так велик, что
нельзя было дотронуться до его тела, пылавшего как жаровня» (Marcell. XXI, 15, 1).
5/X 361 г. Констанций II умер в Малой Азии. Юлиан
бескровным путем достиг высшей власти. С самого
начала своего единоличного правления, Юлиан (361363 гг.) деятельно взялся за восстановление значения
греко-римской религии. В первую очередь, он
постарался решить пошатнуть господствующее
положение христианства, которое дала христианам
политика предшествующих императоров, начиная с
Константина. С этой целью был издан «Эдикт о
терпимости». Согласно нему вновь можно было
открывать храмы греко-римской и всех прочих
традиционных религий, возвращались из ссылки все
противники арианства, сосланные Констанцием II. По
Марцеллину, Юлиан «выставлял этот пункт с тем
большей настойчивостью в расчете, что когда свобода
увеличит раздоры и несогласия, можно будет не
опасаться единодушного настроения черни» (Marcell.
XXII, 5, 4). Одновременно с этим, были приняты
некоторые меры по реформе традиционного
богослужения в греко-римских храмах.

16.

Особенностью греко-римской религии было, что она не знала профессионального
жречества. Жрецы издавна были выборными должностными лицами, которые не
имели никакого специального образования и подготовки. Нравственное воспитание в
эпоху Юлиана находилось целиком в руках учителей, учивших детей в на дому или в
школах-гимнасиях, содержавшихся на средства муниципиев. На фото: колонна Юлиана в
Антиохии.
Поэтому, желая поддержать греко-римскую религию, Юлиан
в первую очередь особым эдиктом запретил христианам
преподавать. Традиционным предметом изучения были
поэмы Гомера, Гесиода, проза Фукидида, речи Демосфна и
другие произведения древнегреческой
литературы. «Чудовищно, думаю я, толковать их творения, заявлял Юлиан, - и быть нечестивыми по отношению к
богам, которых те почитали. Но, считая это чудовищным, я
отнюдь не говорю, что они обязательно должны из-за
учеников изменить свои убеждения, а предоставляю им
свободу выбора…» (Jul. Epist. 30). При этом окончательное
решение по кандидатуре того или иного учителя император
сохранял за собой. Отныне, после того как учитель в городе
был утвержден, город посылал все документы по этому делу
в Константинополь. То есть, «это постановление должно
поступать на рассмотрение к нам, чтобы наше решение
придавало еще большую честь делу преподавания в
городах» (Cod. Theod. XIII, 3, 5).

17.

Вслед за этим, Юлиан стремится сообщить греко-римскому жречеству строгую
организацию. Выступая в качестве верховного понтифика, Юлиан вводит
должность главного жреца провинции. К этим главным жрецам император
обращается с посланиями и наставлениями, подобно тому как это делали римский
папа и патриарх Константинопольский.
В письме, адресованном выдающемуся оратору и философу
Фемистию (Jul. Epist. 45), который должен был, по-видимому, в
дальнейшем сыграть важную роль в реформируемой Юлианом
религиозной организации, он дает ряд основополагающих
указаний относительно того, каким моральным правилам и
нормам должны следовать жрецы реформируемой им
религии. В некоторых изданиях «Писем» Юлиана этот фрагмент
письма к Фемистию даже рассматривается как руководящее
«Письмо к жрецу»: «Первое, с чего нам нужно начать, – это
благочестие. Мы должны служить богам так, как если бы они
были рядом и смотрели на нас, ибо, хотя они и невидимы
нами, их взор – более сильный, чем любой свет, – может
проникать даже в наши тайные помыслы» (Ibidem).
Жрецам следует изгнать из своей жизни все постыдные шутки,
все то, что искажает благочестивый облик жреца. Именно в
виду этого, отнюдь не всякий род чтения подобает жрецу. Ему
не следует, например, читать комедии Аристофана. На фото:
медный денарий Юлиана, реверс.

18.

Как показывают монеты Юлиана, проводимая им реформа греко-римской религии, как
и при Аврелиане, выдвигала на первый план солнечное божество (ср.выше). На реверсе
большинства монет мы видим строгую и единообразную символику: солярные знаки в
лавровом венке и молитвенное обращение: VOT(IS) MULT(IS) – «со многими обетами».
По образцу христиан, Юлиан в том же письме к Фемистию требует
от жрецов ежедневного общения с богами: «Все это необходимо
ревностно соблюдать и почаще молиться богам и на людях, и
наедине, – три раза в день, а если это невозможно, то, во всяком
случае, утром и вечером. И не должно быть, чтобы посвященный
жрец провел день или ночь, не принеся жертвы» (Ibid. p. 235).
Однако, как свидетельствует сам Юлиан, народ не был в восторге
от жертвоприношений. Когда однажды, во время пребывания в
Антиохии, Юлиан отправился в храм Аполлона в пригороде Дафна,
где должно было состояться ежегодное празднество в честь
Аполлона, он наделся увидеть там «процессию, жертвенных
животных, возлияния, хороводы в честь бога, воскурения
фимиама». Но вместо этого встретил одного только жреца, несшего
гуся. Юлиан спросил, какая жертва будет приноситься? Жрец
ответил: “Я от себя несу гуся”. “А народа почему нет?” Жрец
объяснил, что народ не находит нужным тратиться на жертвы. И
когда Юлиан обещал Аполлону белых быков, если тот дарует
победу над персами, антиохийцы лишь ответили насмешливой
эпиграммой : “Белые быки приветствуют Юлиана; если он победит
персов, то белым быкам житья не будет”. Ср. Marc. XXV, 4, 17.

19.

Чувствуя сильную и глубокую оппозицию в народе, Юлиан, отправившись в 363 г. в
поход против персов, пишет в походе большой антихристианский трактат в трех книгах
«Против галилеян» ( OI KATA GALILAIWN LOGOI). Благодаря обширным цитатам из
него у полемизировавших с Юлианом христианских авторов, мы можем в
значительной степени восстановить содержание, по крайней мере, первой книги этого
произведения.
Юлиан нападает на христиан в этом трактате с
язвительными насмешками, затрагивая не только
Новый Завет, но и Ветхий Завет. Юлиан
приравнивает рассказ о грехопадении
человечества и изгнании из Рая к греческим
мифам. Забывая при этом, что тем самым он
попутно уничтожает и сами эти мифы. «Змей на
каком языке говорил с Евой? Неужто на
человеческом? Чем подобные вещи отличаются от
выдуманных эллинами мифов (PEPLASMENWN
MUQWN) ? А то, что Бог запретил созданным им
людям познание Добра и Зла, разве это не верх
нелепости? Ведь что может быть глупее, чем не
уметь различать добро и зло?». (Jul. Contra Gall., p.
168).
Таким образом критика Юлианом христианства
явно не учитывает особенности мировосприятия
его потенциальной аудитории, которая
воспринимала греко-римскую религию именно
через мифы.

20.

Насмехаясь над христианством, Юлиан в качестве альтернативы, например, «Ветхому
Завету», приводит Платона (диалог «Тимей»), где так же речь идет о космогонии, и
предлагает читателю сопоставить написанную для неискушенных людей Библию и
шедевр греческой художественной прозы – диалоги Платона. Но разве смог бы
неискушенный читатель, к которому явно обращается Юлиан, оценить всю глубину
платоновской мысли?
Тем не менее, Юлиан делает попытку
детально растолковать космогонию
Платона в интерпретации
неоплатоников. Попутно, с критикой
Ветхого и Нового Заветов, он стремится
заставить читателя взглянуть на мир
его, Юлиана, глазами: «Платон
называет богами видимые солнце,
луну, звезды, но они – подобие
невидимых» (Ibidem, p. 169). И далее,
как словно этого достаточно для того,
чтобы убедить читателя, Юлиан делает
вывод, что Платон, ввиду разнообразия
родов живых существ, в сравнении с
Моисеем и Христом, был ближе к
истине, говоря о том, что «невидимых
богов» - платоновских идей -много.

21.

Для простого читателя, не читавшего Платона, выводы Юлиана представлялись
совершенно неубедительными. Вскоре его опровергла и сама жизнь. Поход Юлиана
против персов начался удачно, несмотря на множество зловещих предзнаменований.
Юлиану нужна была победа в этом походе, поскольку его реальной опорой была армия
и удача в походе смогла бы доказать правильность его религиозной политики и убедить
сочувствующих ему, но колеблющихся воинов. Однако поход закончился разгромом
римского войска и гибелью Юлиана в бою (26. VI. 363 г.) .
Аммиан Марцеллин, который был
участником похода, не дает никаких
оснований для того, чтобы думать о
том, что Юлиан был предательски
убит каким-то мстительным
христианином. Поражение войска
было предопределено изменой
проводников. А сам император
погиб, стремясь не допустить бегства
своих воинов, когда «с безумной
отвагой сам бросался в бой» (Marcell.
XXV, 3, 5). Причиной гибели стало
кавалерийское копье, каковыми и
были вооружены персидские
тяжеловооруженные и закованные в
броню всадники – катафракты.

22.

Избранный воинами императором Иовиан (363-364) немедленно заключил с персами
мир, уступив Шапуру II все римские территории, завоеванные в Месопотамии. См. ниже.
Однако, благополучно выведя остатки войска из Персии, Иовиан однажды ночью «был
найден мертвым» (Marcell. XXV, 10, 12). См. ниже путь Иовиана с армией.

23.

В г. Никее сподвижники Иовиана и Юлиана
избрали императором на его место Флавия
Валентиниана, который при Юлиане был
начальником его телохранителей.
Таким образом, Юлиан, как и все остальные
противники христианства, которые, казалось,
могли реально воспрепятствовать его
утверждению в качестве государственной
религии (Деций, Диоклетиан), не
процарствовал и трех лет после начала своих
(очень мягких и почти бессильных) гонений.
Иовиан и Валентиниан вновь взяли под
покровительство ортодоксальное никейское
православие. Мы можем говорить, таким
образом, о своего рода неотвратимости
христианства, его глубинной, психологической
выстраданности в самом массовом масштабе и
востребованности в Римской империи. Каким
же глубинным психологическим потребностям
людей того времени удовлетворяло
христианство?
На фото – коптская раннесредневековая икона:
Св. Меркурий поражает Юлиана Отступника.

24.

Очень интересные наблюдения здесь принадлежат известному психоаналитику Карлу
Густаву Юнгу, который по результатам своего анализа Евангелий в их соотнесенности с
сексуальным культом, лежащим в основе античной религии, увидел в христианской вере
мощный механизм его сублимации, символизации и индивидуализации. См. К. Г. Юнг.
Символы матери и возрождения // Между Эдипом и Озирисом. Становление
психоаналитической концепции мифа. М., 1998. С. 332 и сл.
По Юнгу, ключевой посыл христианства, воплотившийся и в
обряде крещения, лежит в словах Иисуса к Никодиму
(Iohann. 3: 4-8): «Истинно, истинно говорю тебе: если кто не
родится от воды и Духа (PNEUMATOS) , не может войти в
Царствие Божие: рожденное от плоти есть плоть, а
рожденное от Духа есть дух». То есть, используя
традиционную мифологическую символику (Дух, т. е.
дыхание, вода – то есть материнская утроба), Иисус
открывает возможность символически возвыситься над
своими желаниями, сообщив при этом им свою
непреходящую индивидуальность. Стихийная
обезличенная сексуальность античной религии священного
брака, дошедшая до крайней степени истерии в культе
Кибелы, только у Христа на деле преодолевается через
индивидуальное символическое творчество. Это было
рождение человеческой индивидуальной и личностной
свободы. «Вы познаете истину, и истина освободит вас»
(Iohann. 8:32).

25.

Античное общество нуждалось в символической сублимации кровосмесительных и
гомосексуальных страстей, которыми была наполнена античная религия плодородия
(ср. творчество Сапфо, которая слагала гимны в честь Афродиты в рамках ритуала, в
котором девушки, выходящие замуж, приносили свое девичество в дар Артемиде,
соединяясь в свадебных покоях с олицетворявшей ее жрицей).
Такого рода символическая сублимация, предлагаемая
христианством, открывала простор для индивидуального
творчества, создавала личность. Прекрасным примером
этого является духовный путь Аврелия Августина (354-430
гг.). Он сам поведал о нем в своей «Исповеди»,
обращенной непосредственно к Богу. Будучи родом из
Африки, Августин c 17 лет был женат гражданским браком,
однако главным человеком его жизни, увлекшим его ко
Христу, стал прекрасный юноша-христианин. Согласно
Августину, Бог «взял его из этой жизни, когда едва год
исполнился нашей дружбе, бывшей для меня сладостнее
всего, что было сладостного в тогдашней моей жизни» (Aug.
Confess. IV, 4, 7). В результате многолетних духовных
исканий Августин, в конце концов, отдал себя Христу,
написав огромное количество произведений и став отцом
христианской историографии. «Меня влекла красота Твоя, исповедовался он Христу, - и увлекал прочь груз мой, и со
стоном скатывался я вниз» (Ibid. VII, 17, 23).